бросился помогать Дядюшке Джи, но там обошлись и без него. Здоровяк Горбунов просто подхватил его на руки как младенца и перенёс на перрон. Кажется, он готов был нести его и дальше, но Дядюшка Джи возмущённо рявкнул, и Горбунов поста-вил его на ноги. Сенатор пошатнулся, но устоял.
— Дело бяка, мистер Горгоний, — огорчённо сказал Горбунов. — Куда вы пойдёте с такими ранами? Давайте-ка вот что. Я сейчас по-быстрому сбегаю на разведку, а потом вернусь и всё доложу. Тогда и решим, что дальше делать. Вы как раз успеете отдохнуть.
— Не хочется отпускать тебя одного, парень, — сказал Дядюшка Джи.
— Я пойду с ним, — сказал Павел. Его собачонка требовательно гавкнула. Он добавил: — Ну, и мой волкодав, конечно.
Подумав, Дядюшка Джи согласился.
— О’кей. Но будьте осторожны. Встретите саранчу, возвращайтесь. Без меня вам её не одолеть.
— Договорились, — сказал Горбунов и они быстро ушли.
Марк и Декстер по просьбе Сильвии принесли несколько ящиков, попутно заглянув одним глазком за арочную дверь. Ничего особенного там не было. Облицованный кремовой плиткой коридор загибался по плавной дуге направо, и кажется, уводил ещё глубже вниз.
Ожидание затянулось. Прошло почти полчаса, а разведчики не возвращались. Дядюшке Джи тем временем стало хуже. Он заметно побледнел и, не в силах более изображать героя, прилёг.
— Сынки, — сказал он. — Декстер, Марк и ты, Годов. Я думаю, вы должны идти. Боюсь, с нашими друзьями приключилось что-то скверное. Надо их выручать. Девочки присмотрят за мной.
— Сэр, я тоже пойду, — страстно воскликнула Сильвия. — Вы же знаете, я не уступлю мужчине ни в чём.
— Знаю. Поэтому и прошу остаться со мной. Кому-то нужно защищать раненого сенатора, верно? А вы с миссис Вольф на пару хорошо с этим справляетесь. Вон какого вепря завалили!
— Хорошо, сэр, — со страшной неохотой покорилась Сильвия. — Хорошо.
…Коридор нёс следы эвакуации интеллектуальной собственности. На пыльном полу там и сям валялись обрывки магнитных лент, перфокарты, обожженные листы бумаги, мелкие радиодетали и мотки проводов в цветной изоляции. Карандаши, скрепки, гнутые миниатюрные отвёртки и битое стекло. Порой встречались предметы и покрупнее. Буквально в полусотне метров от входа стоял на спущенных колёсах электрокар, чуть дальше — опрокинутая тележка с вывалившимися стальными брусками. Бруски густо дырявили многочисленные отверстия. Валялись на полу и какие-то кожухи из металлической сетки, блоки неясного назначения с огромным количеством мелких зубчаток или электронных ламп.
Годов мерно вышагивал впереди. Марк бежал рядом. Ему всё время казалось, что Годов вот-вот зацепится журавлиными, плохо гнущимися ногами за что-нибудь и растянется во весь рост. Слава богу, этого не происходило.
Вдруг Годов остановился. Резко развернулся и поднял руку в останавливающем жесте. А потом прохрипел:
— Дальше иностранцам. Хода нет.
— Почему? — несказанно удивился Марк.
— Территория. Государственных секретов.
— Брось, Игорь. Это же глупо! Здешние секреты протухли тридцать лет назад. И во-обще… Почему ты спохватился только сейчас?
— Мне нужно было. Остаться наедине. С ним. — Годов с невыразимым презрением показал пальцем на Декстера. — Я желал этого. Много лет. А теперь. Отойди, Марк.
Он ухватил Фишера за шкирку и на весу, как котёнка оттащил к стене. А потом вновь шагнул к Декстеру.
— Смерть тебе. К лицу. Элвис, — проговорил Годов. — Постройнел. А ведь какой был. Жирный. Страшное дело.
— Какой ещё Элвис? — крикнул Марк. — Его зовут Декстер! Декстер! И он понимает только по- английски.
Декс расхохотался.
— Твой друг прав, — с сильным акцентом, но всё-таки по-русски сказал он. — Я Элвис. Я Король. И я вернулся. Elvis is alive! King is alive!
Фишеру будто содрали с глаз повязку. Он с удивительной ясностью понял, что лицо Декстера не повторяет черты Короля рок-н-ролла, а действительно несёт их! Только более острые и сухие. Не осталось ни румяных щёк и пунцовых губ молодого Пресли, ни жирных складок стареющего. Из него точно выжали всю влагу, оставив лишь костяк, вяленое мясо с крепкими жилами да задубевшую на техасском ветру кожу.
— Зачем? Но зачем? — пробормотал Марк.
— Разве ты можешь понять? — сказал Декстер-Элвис. — Ты дурак и предатель. Когда-то ты предал Рашу, сейчас предаёшь Америку. А я всегда создавал ей славу. Раньше музыкой. Потом винтовкой. Сейчас — револьвером и мечом. Да хоть атомной бомбой, если потребуется. То, что угрожает моей стране, должно быть уничтожено. Прочь с дороги, русский ублюдок. Король идёт.
— Сам прочь, — проскрежетал Годов. — Ты опоздал. На сорок лет. Это ты предатель. Предал рок-н- ролл. Не когда сдох. Когда воскрес. С тобой из ада. Восстала попса. Она и сейчас. У тебя за плечом. Кривляется. А я вернулся. Чтобы раздавить её. Уходи, Элвис. Или сгинешь.
— Идиот, — презрительно бросил Декс-Элвис. — Какой рок? Какая попса? Что ты несёшь? Да я вообще не умирал, просто сменил сферу деятельности. А у тебя, похоже, мозги сгнили, приятель. Так возвращайся в могилу!
Он прыгнул. Меч обрушился на неповоротливого Годова со скоростью лопнувшего стального троса. Гибель русского рокера была неотвратима, но тот почему-то оказался в стороне от промелькнувшего лезвия. Декс-Элвис мгновенно перегруппировался и рубанул горизонтально. И вновь не попал. Статичный как манекен Годов каким-то чудом успевал переместиться в другую точку пространства, где вновь замирал в полной неподвижности. Американец остановился, опустил острие меча к полу, наклонил голову к плечу и вдруг дёрнул бёдрами. Марк против воли застонал. Последние сомнения отпали. Знаменитое движение Пресли было невозможно спутать ни с чем.
Элвис взметнул лицо кверху и, пританцовывая всё быстрей и быстрей, двинулся во-круг Годова. Марку въяве послышался звон гитары. Это был «Hound Dog». Ритм ускорялся, звук нарастал, музыка гремела отовсюду. Король рок-н-ролла пришёл в настоящее неистовство. Тело его двигалось в бешеном ритме и вдруг словно взорвалось. «Осколки» — сверкающее лезвие меча — заполнили всё пространство внутри круга, который он описывал в танце. В этой мясорубке не могло остаться ничего живого.
Но Годов не был живым. Из центра круга навстречу Элвису грянул другой взрыв, грозный и мрачный. Он состоял из секущих воздух тонких нитей — длинных пегих с сединой волос и гитарных струн. В чистые аккорды «Hound Dog» вклинились другие, исполняемые грубо и «грязно».
— Всё идёт по рельсам! — рявкнул Годов. — Всё идёт по рельсам!
Напуганный и ошарашенный Марк боялся смотреть в сторону бывших мертвецов-рокеров. Трудно было хоть что-то разобрать в мешанине всё более удлиняющихся, хлещущих и извивающихся волос и струн. Это было похоже на схватку двух глубоководных чудовищ среди непролазно-густых водорослей. Противники перемещались с неуловимой для глаза скоростью. Зарницей вспыхивал меч Элвиса, что-то лязгало и страшно шипело. И вдруг, когда Фишеру стало казаться, что кошмар продлится вечно, наступила тишина. «Водоросли» опали, образовав неопрятную кучу наподобие огромного парика у ног всё ещё пританцовывающего невредимого Элвиса. Из волосяной кучи торчала скрюченная коричневая рука; пальцы слабо шевелились. Затем волосы начали истончаться и таять как дым. Когда они исчезли, на полу, тошнотворно подёргиваясь, лежал Годов. Ни волосинки не было на его голове и лице.
— А при коммунизме всё будет зашибись, — просипел он. — Там, наверное, ваще не надо будет умирать. Ваще, зараза, не надо будет умирать. Ваще…
Он застыл.
— King is alive! — громко провозгласил победитель, перешагнул сокрушённого противника и пошёл вперёд, вытирая лезвие меча о рукав.
А Марк закрыл лицо руками и разрыдался.
