Пол наклонился, чтобы их подобрать.
Судя по виду, это были старые письма. От совершенно пожелтевших до относительно белых, с желтоватым оттенком. Они начинались с обращения:
«Дорогой папа, папочка, папуля… отец!»
Наверное, это один из тех парнишек, что так увлеченно мучили видеоигру наверху, присылал их из летнего лагеря.
Пол почувствовал себя соглядатаем, шпионящим за семейством Гольдштейнов. И вдруг вспомнил собственную семью, которой сейчас с ним не было.
Его охватила внезапная сильная тоска с примесью чего-то еще, что он определил, как ревность. Майлзу повезло: его жена не сидела под стражей, а два его юных отпрыска аккуратно писали из летнего лагеря, перебирая всевозможные обращения к отцу.
Полу для счастья хватило бы одного.
«Дорогой папа, папочка, папуля, отец! Помнишь, как ты отвел меня в зоопарк и там оставил?»
Майлз водил своих сыновей в зоопарк, и один из них вспоминал, что с ним приключилось. Как отец взял его с собой и потерял. Мальчик вдруг оказался один в толпе разглядывающих обезьян зевак, пока папа пошел купить сахарную вату. Пол сочинял собственную историю семьи Гольдштейнов, как иногда поступают бездетные люди, чтобы развеяться.
Он бы и дальше раскручивал сюжет, но в коридоре послышался резкий звук. Один из сыновей Майлза стоял на пороге в голубой пижаме и тер морщившиеся от света полуоткрытые глаза. Что-то около четырнадцати лет, решил Пол. Голенастый, мучительный возраст между детством и отрочеством. Ноги паренька казались слишком длинными для его фигуры. Над верхней губой, как мазок помады, темнел легкий пушок.
– Мне послышалось что-то на лестнице, – сказал он.
Пол и раньше чувствовал себя подглядывающим в замочную скважину, а теперь и вовсе смутился. Попался с поличным на чтении его писем к отцу, словно имел на это право.
– Вот… потянул книжку, а это выпало, – сбивчиво объяснил он.
Мальчишка пожал плечами.
Пол запихнул письма в томик и поставил все на место.
– Теперь снова спать.
Мальчик кивнул и пошел к лестнице. Пол выключил свет и последовал за ним. Так вместе они и потащились наверх.
– Ты был в лагере? – спросил парнишку Пол.
– Что? – не понял Гольдштейн-младший.
– Отдыхал в летнем лагере, когда был моложе?
– Угу, – сонно ответил мальчик. – В лагере Бет-Шемель в горах Катскилл. Тоска зеленая.
– Да. Я тоже не любил эти сонные лагеря. – Пола отправили в летний лагерь в тот год, когда умерла его мать.
На верхней площадке лестницы он простился с мальчиком и вернулся в свою спальню, где еще два часа не мог заснуть.
Когда Пол проснулся, утро давно наступило и Майлза дома не было.
– Отправился на работу несколько часов назад, – объяснила его жена. – Сказал, пусть уж, пожалуйста, устраивается. Так что будьте любезны, – добавила она с застенчивой улыбкой.
Пол нашел миссис Гольдштейн на кухне после того, как надел носки и ботинки и рискнул спуститься вниз. За столом сидел сын Майлза и читал юмористическую книгу «Человек-паук вершит возмездие». Это был второй его сын – года на два моложе своего брата.
– Привет, я Пол, – поздоровался с ним Пол.
Мальчик что-то буркнул, не поднимая глаз. Миссис Гольдштейн вздохнула.
– Назови свое имя. Когда с тобой знакомятся, ты должен представиться в ответ.
Паренек вскинул голову, закатил глаза, сказал: «Дэвид» – и тут же снова окунулся в приключения героя, который подвешивал своих врагов вниз головой в липкой сети.
Миссис Гольдштейн снова была в парике, но на этот раз Пол заметил, что с одной стороны из-под него выбивалась ее собственная прядка. Она была густой и черной, и Пол понял, что не рак, а вера заставляла женщину скрывать свои волосы.
– Хотите кофе, мистер Брейдбарт?
– Пожалуйста, называйте меня Пол.
– «Пожалуйста» – в том смысле, что хотите кофе, или «пожалуйста» – в том смысле, чтобы я называла вас Полом?
– Пожалуйста – и в том и в другом смысле.
– Хорошо. Но в таком случае называйте меня Рейчел. – Она произнесла свое имя, как немцы, с гортанным «ч».
– Согласен. Спасибо.
– Садитесь. Он не кусается.
