линий обнаженного тела жены.
— Ты говоришь это, и поскольку твой язык не обучен лгать, возможно, что так и есть! Ты ведь помнишь, что мы с тобой обручены, обручены бронзой и тростником!
Эльбена повернулась к нему, протягивая руки так, чтобы он мог видеть два браслета: один из блестящей бронзы и другой, сплетенный из тростника. Астамир взглянул на собственные браслеты и почувствовал, как краска стыда заливает его щеки.
— Мы обручены, и только смерть порвет эту связь!
— Я знаю, и я не хочу…
— Ты не хочешь! — гневно воскликнула женщина, но затем заговорила мягче: — Но… мой Астамир! Когда дождь барабанит по крыше так тяжело, что подобен рыку зверя, ты вскакиваешь с ложа и два раза обегаешь крепостные стены, пытаясь отыскать ее знак. Она в твоем мозгу днем и ночью. Тебя как будто преследует ее зов… «Она зовет меня, Эльбена, ты слышишь? Она зовет меня через Сердце мира!» Сколько раз я слышала эти слова? Астамир, мы повязаны родством! Неужели обычаи нашего рода ничего не значат для тебя?
Женщина накинула на себя рубаху. Мужчина глядел в ее глаза, в которых светились любовь и отчаяние.
— Я была той женщиной, которую ты желал, и ты тот мужчина, кто нужен мне. Ты любишь меня, и я люблю тебя… мы охотимся вместе, как пара хищников, мы как два бойца.— Лицо женщины ожесточилось.— Но я — не она! Мои волосы черные и коротко острижены, а не рыжие и длинные, как у нее. Мои глаза голубые, а не серые, мое тело, может быть, не уступает ей в гибкости, но это не ее тело. В моих мыслях тоже могут быть яркость и блеск, но это для тебя совсем не то… Это все выдумки твоей покойной матери! Астамир, Астамир… ты убиваешь меня день за днем, мгновение за мгновением, ты вытягиваешь из меня жизнь тем, что желаешь эту рысь… Может быть, ее и нет вовсе!
Эльбена замолчала, и они стояли так в безмолвии некоторое время, глаза мужчины и женщины были устремлены друг на друга, их души соприкасались, но между ними росло отчуждение. За дверью послышался храп лошади, бряцание металла. Раздался знакомый голос — это был Дагоберт, воевода крепости.
— Ты идешь на охоту? — спросил Астамир, но его жена покачала головой.
Астамир накинул кожаный кафтан, затем закрутил волосы в узел на затылке и скрепил их зеленой лентой. Четверо всадников ждали снаружи, держа в поводу еще двух оседланных коней. Когда Астамир кивнул головой, один из них понял намек и поскакал обратно к коновязи.
Дагоберт, зябко кутаясь в плащ, усмехнулся в бороду:
— Жаль прерывать мгновения любви — каждое из них мнится последним, особенно когда не так уж часто предаешься этому упоительному занятию. Ты заставил нас ждать, а стены твоего дома ходили ходуном от вашей страсти!
Охотники засмеялись. Астамир нахмурился и вскочил в седло. Он взял поводья из рук Дагоберта. Молодой воин, Хельмер, в латах более пригодных для войны, чем для охоты, протянул ему четыре охотничьи стрелы. Вир, неразговорчивый человек с резкими чертами потемневшего лица, передал ему пращу и сумку с камнями.
— Они благословлены землей?
— Да,— ответил Хельмер.— Каждый камень и лезвие принесут в награду мясо.
Астамир приладил стрелы за спиной и, бросив последний взгляд на полуоткрытую дверь, пустил своего коня рысью вслед за Дагобертом через южные ворота.
Дождь немного утих. Всадники преодолели ров и на мгновение остановились полюбоваться открывшейся перед ними местностью.
— Мы поедем охотиться на берег озера,— сказал Дагоберт.— Сами великие боги озер будут направлять нашу охоту.
Они пустили лошадей в галоп и некоторое время скакали по слегка проминающемуся под копытами торфу, потом проследовали через небольшой перелесок и узкое ущелье среди продуваемых ветром скал. Дальше их путь лежал вдоль ручья, несущего свои воды к великой реке Громовой, реке душ, их священной реке.
Вскоре всадники уже стояли, затаив дыхание, на склоне холма, с которого открывался берег большого озера. После поклона в знак мирных намерений они спустились к берегу, где собирались охотиться. Астамиру удалось сразу подстрелить двух водяных крыс, животных с гладким лоснящимся мехом, их мясо было очень вкусным в жареном виде. Он приторочил их к седлу и намеревался продолжить охоту, когда вдруг его чуткое ухо уловило тревожный звук боевого рога. Астамир, скрываясь в узкой расселине под навесом скал, поджидал, когда озерные обитатели покинут свои норы. Он дернул за повод лошадь и выскочил снова на дождь, прислушиваясь, откуда раздался потревоживший его звук.
Высоко на горе, где был расположен алтарь для весенних жертвоприношений, он заметил силуэт одинокого всадника. Человек поднял высоко над головой узкий боевой щит: затем опустил его, указывая на юг, и сразу же поскакал наверх, чтобы с удобной точки обозреть того, кто вторгся в их пределы.
Астамир видел, как с другой стороны на берег поднимаются Дагоберт и остальные спутники. Тревогу поднял Хельмер, который уже скакал к Астамиру, размахивая поднятым мечом. Этот молодой воин испытывал неодолимое влечение к схваткам и битвам. Приближаясь к старшему товарищу, он кричал:
— Аквилонцы! Это они! Клянусь мечом великого духа войны, мы прольем сегодня много крови, Астамир!
Все вместе они вернулись на гребень холма, и Астамир стал всматриваться сквозь пелену дождя. На отдаленном расстоянии увидел всадников, которые направились к главному руслу Громовой. Они пришли оттуда, с одной из долин, принадлежавших лундакам, другому племени боссонцев, среди которых род Астамира, Генах, был главным. Если бы они были людьми из Аквилонии, то их путь должен был бы лежать дальше к востоку.
Несмотря на то что всадники выглядели утомленными и чем-то испуганными, Астамир выхватил у Хельмера рог и, протрубив в него, закричал, что это боссонцы.
Губы Хельмера искривила горькая усмешка, а в глазах появилось выражение растерянности. Всадники вдали видимо, услышав звук рога, остановились. Тогда Астамир распахнул кафтан, и его необычные тонкие доспехи, словно чешуей покрывавшие тело, заблестели, он посмотрел вниз и увидел ответный сигнал от того, кто узнал его или по крайней мере эту необычную кольчугу. Астамир взмахнул щитом, указывая то место на западе, где встречаются потоки вод и где они также могли бы пересечь свои пути, и вскоре он уже скакал впереди Дагоберта, чтобы соединиться с отрядом южан.
К тому времени, как они встретились, дождь внезапно прекратился, хотя все еще продолжал свистеть холодный ветер. Люди с южной долины сбросили свои кожаные кафтаны, и когда Астамир приблизился к ним, он был поражен видом открывшихся ему ран. Из знака на щитах, которые были у них — ремень, подвешенный на ветке черного дерева,— стало понятно, кто они. Как и предполагал Астамир, это оказались гонцы лундаков, сильного племени, обитателей хорошо укрепленных крепостей.
Дагоберт приложил свою ладонь к ярко-зеленой одежде командира лундаков. Его рука окрасилась кровью; предводитель закашлялся и вздрогнул.
— Мир Генаху,— с трудом проговорил он слова традиционного приветствия.
— Быстрая рука Лундаку.
— Наши руки подвели нас, Дагоберт. Если бы мы были проворнее, то не знали бы сейчас такого стыда.
Астамир, так же как и Дагоберт, отнесся к прибывшим с некоторой настороженностью. Их кожа была более смуглого цвета, а лицо предводителя казалось совсем темным от выступившей на щеках щетины. Темное лицо и темные пятна крови на груди…
— Вы знаете мое имя, но я что-то не узнаю вас,— сказал Дагоберт.
— Я Аайдис, сын Аоргика, воеводы лундаков, того, кто сейчас лежит на своем собственном копье, обескровленный одним из тех, пришедших из ночи.
— Теперь я узнал тебя, Аайдис драр Аоргик. Я помню, ты был на состязаниях.
Астамир тоже вспомнил этого человека — молодого воина, со сверкающими глазами. Самонадеянный и спесивый сын командира лундаков чрезвычайно гордился своим родом и своими успехами. Тогда, на состязаниях, стоя по пояс в воде, Лайдис побеждал каждого, кто выступал против него, кроме
