Олег Сидельников
Трое отважных,
или
Жизнь и необычайные приключения 'мушкетеров'
С34
Сидельников Олег.
Трое отважных. Приключенческая повесть. «?ш гвардия», J977 ©
Ч. I. 1977 122 с.
70803-110 138_77
356(06)-77 © „Ёш гвардия', 1977
«МУШКЕТЕРЫ»
В доме этом до революции жил богатый купец первой гильдии Варахасин Силыч Собакин. Торговал тот купец кожею, мылом казанским. Счастливо торговал, надо полагать. Ибо отгрохал себе трехэтажный домино каменный с белой мраморной лестницей, ведущей в апартаменты. А парадный подъезд украсил двумя кариатидами — мраморными женскими фигурами, поддерживающими кровлю.
В гражданскую войну беляки, отступая из города, устроили грабеж. Тащили все, что ни попало: золото — хорошо, драгоценные камни — еще лучше!.. Ковры, детские колясочки, граммофоны с огромными трубами — рупорами, отрывали медные дверные ручки, стекла из окон выставляли!.. А некий ловкач исхитрился даже выломать одну собакинскую кариатиду. Зачем она ему понадобилась, что собирался делать с кариатидой ловкач, наверно, он и сам толком не знал. Просто вошел в раж грабитель — и вся недолга. Это как хорек: стоит ему проникнуть в курятник, пока всех кур не передушит — не успокоится.
Как бы там ни было, а парадный подъезд остался с единственной кариатидой. А там, где стояла когда- то ее подружка, подперли кровлю столбом, покрасили «под мрамор», и вышло не так уж худо. Оригинально, пожалуй, даже.
Новая власть отдала дом беглого купчины под школу. Учиться в ней, конечно, ребятам было хорошо. Просторные классы с огромными венецианскими окнами, стены обшиты — метра на два от пола— дубовыми панелями, в некоторых классах имелись даже мраморные камины, всюду паркет прочности необычайной, разве что топором вырубить. Однако с топорами в школу как-то не принята приходить. Даже — в такую, как эта. Что это за особенная школа— об том речь впереди.
Школьный сад был просто замечательный. Огромный, дремучий, похожий на лес. Липовая аллея, дубняк, розарии, пруд в котором когда-то плавали черные лебеди. Однако и лебедей черных беляки не пощадили. Теперь же в пруду покрякивали обыкновенные утки с утятами. Они веселили, радовали глаз. А за садом — крутояр, поросший кустарником, и открывался удивительный, захватывающий дух вид на Волгу.
Бывший губернский город К вообще был красив и своеобразен. Этакая экзотическая смесь Европы с Азией. Купеческие и дворянские дома с колоннами и портиками соседствовали с постройками кудрявой восточной архитектуры. Напротив бывшей церкви Якима и Анны, переоборудованной1 под парашютную вышку, высилась бывшая мечеть бывшего святого Резы. И даже свой небольшой Кремль белокаменный в городе имелся.
Но школа была особенно хороша. Правда, и недостатки в ней обнаружились. Дело в том, что купец Собакин планировку и внутреннее убранство дома сам измыслил. Как только его ни отговаривали архитекторы, как ни упрашивали довериться им, купчина знай хрипел: «Моему ндраву не препятствуй!» И вот, извольте, изукрасил стены разными изречениями из «Домостроя»; для дочери своей Прасковьи соорудил светелку с крохотными цветными оконцами; для купеческих пиршеств приказал сложить боярскую палату — низкую, со сводами и витыми колонками. А главное, повсюду собственный «герб» изобразил — боярский сапог, на высоком каблучке и с загнутым носом, в перекресте рулоном кожи, и девиз: «Копеечка рупь бережетъ!»
Все это он воспроизвел либо барельефами, либо какой-то особенной, совершенно несмываемой краской. И получалось так, что висит, скажем, стенгазета 6-го «Б» класса «За ударную учебу», а над ней сквозь побелку проступает: «Жена да убоится своего мужа!», а сбоку от общешкольной доски «Наши отличники»—сапог виднеется и часть собакипского девиза «... рупь бърежетъ!» Правда, на доске той давно уже портретов отличников не имелось. Почему?.. Об этом также речь впереди.
Л сейчас давайте, ребята, лучше познакомимся с заведующим этой замечательной школы, воспитанником Казанского университета, Егором Ивановичем Канаевым по прозвищу «Пардон». Прозвище это свидетельствовало о мягком характере Егора Ивановича. Имел он дореволюционную привычку чуть что — «пардон» изрекать, по-французски — извините. Плетет какой-нибудь ученик ахинею вместо нормального ответа, и Егор Иванович сперва морщится, как от зубной боли, а затем мягко так произносит: «Молодой человек, пардон, а вы урок-то и не выучили. Пардон, но вынужден поставить вам «неуд». И это еще, пардон, явно завышенная оценка».
Был Егор Иванович тощ, сутуловат, с козлиной профессорской бородкой; на костистом носу с ямочкой на кончике—маленькие очки с синими стеклышками. Ходил он по-журавлиному, высоко подымая колени. Учеников своих он любил, но и остерегался. Почему? Об этом тоже разговор впереди.
Л сейчас, высокий, худой, в серой толстовке, перетянутой на поджаром животе кавказским наборным ремешком, он быстро шагал по боярской трапезной, где находилась учительская, и тревожно размышлял: «Почему это во время большой перемены в школе царит мертвая тишина?.. Почему?!» Учителя тоже этому дивились. И кто-то даже произнес замогильным голосом: «Не к добру это, коллеги, ох, не к добру!»
Егор Иванович пометался еще малость по трапезной-учительской. Душно ему стало. Подошел к окоьцу, распахнул створки. Глянул на улицу — и ноги его подкосились. То, что он увидел, повергло его в ужас.
А увидел oн вот что.
От школы через улицу тянулся стальной трос к зданию напротив. Толстый, пятимиллиметровый трос. Когда-то к нему крепился электропровод. Потом мастера перенесли линию электропроводки, а трос остался. Так вот... По этому тросу — на высоте третьего этажа!— шагал парнишечка с длинным шестом в руках, а на его плечах сидел еще один парнишечка, а у того — еще один!.. А вся школа застыла на улице в оцепенении...
Пирамида эта, колеблясь на тросу, медленно продвигалась вперед!
—''Мамочка!—прошептал Егор Иваныч. Мысленно он уже видел, как, сорвавшись с троса, падают эти трое безобразников на булыжную мостовую, и вот их тела уже увозят в морг, а его, Егора Ивановича Канаева,— в тюрьму. И не так ему тюрьма была страшна, как то, что эти трое безумцев погибнут!
— Егор Иваныч, что с вами?— испуганно ахнула «немка» Анна Францевна.
— Та... та... Тамммм!..— пролепетал заведующий, одной рукой судорожно хватаясь за сердце, а другой, дрожащей, показывая за окно.
Анна Францевна выглянула, и с тихим возгласом «О, майн готт!», сомлев, опустилась без чувств на подоконник. К окну кинулись другие учителя. И их словно молнией ударило. Кто, как и Ка-наев, хватался за сердце, кто рвал на себе скудные остатки волос... Один лишь учитель физкультуры не потерял окончательно присутствия духа. Прошелестел трепетным голосом: — Только не нап-п-пугайте их... Дойдут если.:. Тогда ругайте... Тем временем страшная пирамида подходила уже к дому напротив. Еще шаг — и они на крыше!.. Нет!!! Безумец с шестом в руках вдруг сделал поворот, отчего вся пирамида заколыхалась, вот-вот
