Александр «Фоззи» Сидоренко
Ели воду из-под крана.
... вот что я вам скажу — ни одна книга не будет популярнее той, которая будет рассказывать о красивом мужчине и красивой женщине, которые отлично проводят время за занятиями любовью, не вступая при этом в брак, а потом по той или иной причине расходятся, пока
они друг другу еще внове...
Искусство повествования заключается в том, чтобы скрывать от слушателей все, что им хочется знать, пока вы не изложите своих заветных взглядов на всевозможные не относящиеся к делу предметы.
Он то плакал, то смеялся, то щетинился как ёж.
Intro
Его отец любил повторять одну фразу, если перевести её на нормальный язык, то получится что-то вроде:
«Бог ссыт тебе на голову каждый день, но утонешь ты только один раз».
Моя бабушка, Галина Емельяновна Ткач/Сидоренко, ярая коммунистка и, по совместительству; дочь расстрелянного врага народа, жила в Евпатории. Она работала в центральной курортной поликлинике, сидела на приёме отдыхающих и оформлении курсовок. Через её стол проходила большая часть организованных курортников, получавших специальные книжки, в которые заносились солнечные, воздушные, грязевые и прочие ванны.
У бабули, как у любого медика со стажем, был абсолютно неразборчивый почерк и толстая тетрадка, в которую она записывала интересные фамилии приходивших людей. Однажды утром к ней поступил курортник по фамилии Здравствуй, а вечером того же дня, перед самым закрытием, пришел оформляться некто по фамилии Прощай. Честное слово, все так и было.
К чему я веду... К тому, что, если эта книжка ляжет вам на душу, вы прочтете её за один вечер. Время уплотняется, знаете ли, чего уж тут рассусоливать. Вступление у нас будет по фамилии Здравствуй, а финал — по прозвищу Прощай. А между ними семеро проходивших мимо, с которыми я за последнее время сроднился по самое немогу. Кстати, если хотите, можете разбить их по дням одной недели. А ещё лучше по вечерам.
Жень Женич
Жень Женич крякнул под утро. Он проснулся, голову привычно сдавило грядущим бодуном, мочевой пузырь был размером со средний арбуз, но подкинуло его от того, что стало нечем дышать. Сердце выбивало жуткие дроби, старый диван скрипел, а Славик на раскладном кресле храпел на весь подъезд. Но всё это были мелочи по сравнению с тем, что происходило в грудной клетке. Боли не было, был огромный страх и ощущение, что произошло что-то ужасное.
Это продолжалось минут пять, не меньше, потом какая-то проволочка оборвалась с почти слышным звуком — блям! — и Жень Женич, наверное, умер. Его последней мыслью было — бля, мне ж ещё и шестидесяти нет! Потом наступила темнота.
Через некоторое время Жень Женич с удивлением понял, что он может и дальше думать. Темнота была не стопроцентной, сбоку были видны сполохи, как будто где-то далеко гроза. Через полчаса Жень Женич устал от хаоса собственных мыслей и заснул опять.
Проснулся он в какой-то непонятной комнате. Маленькая такая, узкая и высокая, как гроб для слоника. Окна не было, шконка у стены, один стул и один стол, на котором стоял графин без набалдашника и гранёный стакан. Обстановка напоминала Дом Колхозника в Волчанске, где Жень Женич был в 82 году в командировке.
Он встал, ощупал грудь — всё работало. Одежда была той же — белая майка и старые растянутые спортивные штаны, которые все для краткости называли просто «спортивные». Но ощущение, что всё в порядке, не приходило. Это не мог быть ни вытрезвитель, ни комната у кого-нибудь из друзей. Жень Женич чётко помнил, что было вчера, и где, и как он заснул.
Вчера был его день рождения, мужики во дворе отметили, как полагается, а потом они вдвоём с кумом Славиком сели выпивать дома, под футбол. Славикхильнул прилично и объявил, что дарит на день рождения куму шестьдесят гривен. Точнее, прощает январский долг, который составлял как раз эту сумму. От осознания собственной безграничной доброты Славик окончательно размяк, обнял Жень Женича и запел про то, что у кошки четыре ноги.
Жень Женич тоже расчувствовался, поцеловал кума, доел шубу и понял, что устал. Из последних сил он свалил грязные тарелки в раковину, пустил струю, тогда завтра будет легче мыть посуду, и пошёл спать. Славик дёрнул ещё один финальный стопарик и начал раскладывать кресло. Его жинка запаха перегара не переносила, и, если ты начинал пить со Славиком, то как бы брал на себя обязательство обеспечить ему ночлег.
Жень Женич начал проваливаться в сон, через каждые полминуты переворачиваясь с боку на бок, чтобы уйти от головокружения. Он ещё начал прикидывать таблицу чемпионата после сегодняшних матчей и заснул. Заснул дома, не сильно-то и пьяный.
А теперь эта комната, в которой всё было как-то неправильно. Жень Женич прошёлся по комнате и понял в чём дело: не было не только окна, но и двери. Он прислонил ухо к обрывкам обоев, но тишина была абсолютной. То есть ничего не было слышно. Вообще.
Он сел на скрипучую койку и долго думал, что и как. По всему выходило, что он таки умер. И получается, попы были правы, есть жизнь после смерти. Только жизнью это не назвать.
Душевные муки продолжались пару часов, после чего Жень Женич решил хлебнуть водички из графина и был премного удивлён — там была водка. Он налил себе полный стакан, мысленно поприветствовал то ли рай, то ли ад и выпил.
Потом было утро, которое ничем не отличалось от первого. Ни тебе расписания, ни записки. Ничего, кроме полного графина и пустого стакана на столе. Распорядок был простой — он выпивал графинчик и вырубался. Потом просыпался, и всё по новой. Есть при этом не хотелось. Жень Женич не возражал бы
