Маркиза де Помпадур, госпожа Фавар и Перетта де Фикефлёр, еще не оправившись от ужасных волнений, пережитых за ночь, окружили госпожу Ван-Штейнберг, которая уже сочла своевременным очнуться, и стали одолевать ее вопросами; в это время снова появился Д'Орильи. Он был без шляпы, в разорванной одежде, и лицо его было красно от еле сдерживаемого гнева. Он так и не догнал странную мужеподобную особу, приведшую его в полное изумление необыкновенной ловкостью и ускакавшую неведомо куда на его лошади.
Увидев его, Перетта в страхе вскричала:
— Господин Д'Орильи!
Госпожа Фавар успокоила ее быстрым и строгим взглядом и подошла к лейтенанту, скромно остановившемуся поодаль от группы женщин.
Маркиза де Помпадур теперь уже совсем овладела собой и заявила ему с благодарностью, к которой примешивалась доля презрения:
— Сударь, я выражаю вам бесконечную признательность за ваше мужественное вмешательство в события. Благодаря вам эти дамы и я избежали смерти и спаслись от бандитов, собиравшихся нас убить. Тем не менее, могу ли я спросить вас, каким образом вы оказались в моем доме в столь необычный час?
Д'Орильи, отдавая себе отчет в том, что момент был совсем не подходящий для уловок, без запинки ответил:
— Мадам, меня сюда привела любовь. Я честно признаюсь и прошу у вас прощения за свой поступок, но я приехал в надежде увидеть ту, кого люблю!
И, устремив пламенный взгляд на Перетту, которая укрылась от него в объятьях госпожи Фавар, он сказал дрожащим голосом:
— Я счастлив, что судьба позволила мне принести вам пользу, мадемуазель!
Возмущенно вскинув головку, невеста Фанфана запальчиво ответила:
— Сударь, я не имею права благодарить вас! Я не могу забыть и никогда не забуду, что вы послали невинного человека на казнь!
Д'Орильи не ответил, но лицо его исказилось, и злой огонь сверкнул в его глазах…
Желая положить конец этой тягостной сцене, маркиза де Помпадур вмешалась в нее.
— Я еще раз благодарю вас, господин Д'Орильи, за ваше своевременное и храброе вторжение и не забуду, что обязана вам жизнью. Но… я думаю, что теперь опасность уже миновала.
Молодой офицер сразу понял, что эта фраза была замаскированным, но твердым приглашением удалиться. Чувствуя, что настойчивость была бы не только неуместна, но и неразумна, он почтительно попрощался с маркизой и ушел, не осмелившись еще раз взглянуть на Перетту, смотревшую на него с презрением.
Проходя по коридору, Д'Орильи заметил на полу что-то блестящее. Он, не раздумывая, нагнулся и поднял маленькую вещицу. Это был брелок с припаянным к нему куском оборванной цепочки. На его чеканной крышке была изображена саламандра, скрючившаяся в позе зашиты. Под ней был выгравирован девиз по-английски: «J cross the fire» — «Я иду сквозь огонь»… Молодого человека охватило странное подозрение: он определенно уже где-то видел эту безделушку, в чьих-то руках… Кому она могла принадлежать? Он пытался вспомнить и не мог… Надо было поискать, подумать… Он заинтересованно разглядывал брелок, перебирая воспоминания, — но тщетно. В это время в коридор из будуара вышла госпожа Ван-Штейнберг. Д'Орильи зажал брелок в ладони и пошел дальше. Бандиты оставили маленькую дверь в парке полуоткрытой. Лейтенант быстро вышел через нее и отправился добывать новую лошадь вместо той, что была похищена неизвестной амазонкой. В соседней корчме лошадей не было, и кабатчик, внезапно разбуженный на рассвете, не мог ему предложить ничего, кроме старого, полупарализованного ослика. Лейтенант, совершенно разъяренный, должен был идти пешком не меньше двух лье до ближайшей почтовой станции. Пока он брел в полутьме, он думал уже не о Перетте, а о брелке, который, может быть, дал бы ключ к разгадке покушения.
— Саламандра… Саламандра… Где я мог видеть эту вещицу? — повторял он без конца.
И вдруг у него вырвался крик: — Люрбек! — В его голове все как бы осветилось. Сомнения еще одолевали его, но — нет! — он определенно видел брелок в руках шевалье. Сначала он пытался отбросить эту мысль. Но чем больше он размышлял, тем отчетливее убеждался в том, что это правда, — многие воспоминания подтверждали тягостный факт. Еще совсем недавно Люрбек хвастливо показывал ему безделушку, говоря, что она была ему подарена одной английской дамой, когда он ездил в Лондон. Ему, только ему мог принадлежать брелок — и никому другому! И это было разоблачение!
Спрашивая себя, что могло заставить его друга стать преступником и напасть с оружием на любовницу короля, Д'Орильи пришел к выводу: необходимо было раскрыть тайну, и как можно скорее! Он добрался до Бург-ля Рэн, нашел почтовую станцию и стал стучать кулаками в дубовые ворота. Неповоротливый конюх, зевая, медленно открыл замок, и Д'Орильи бросил ему десяток экю. Слуга с удивленным и усталым лицом пошел запрягать лошадь. Стук его сабо заглушала солома конюшни. Маркиз, дрожа от нетерпения, услышал ржание. Затем появился фонарь, проткнув темноту тусклым лучом. Тень лошади, невероятно выросшая в боковом свете, возникла во дворе, как гигантский зверь из Апокалипсиса.
Пропел петух, объявляя начало дня. Офицер вскочил в седло и, яростно пришпоривая лошадь, поскакал по дороге на Орлеан, к воротам Парижа.
Подъехав к дому в половине восьмого утра, Д'Орильи не поверил собственным глазам: он увидел свою лошадь, запряженную и привязанную к кольцу в стене рядом с воротами. Было совершенно ясно, что вор привел лошадь к дому в целости и сохранности, и — это было совсем уже поразительно! — позаботился снять попону, привязанную к седлу, и укрыть ею круп животного, чтобы оно не простудилось!
— Господи, Боже мой! — вскричал маркиз. В нем боролись противоположные чувства: он был, с одной стороны, доволен, что лошадь вернулась, с другой — разъярен тем, что над ним кто-то еще и посмеялся.
— Мне начинает казаться, что я нечаянно впутался в весьма необычную интригу, — пробормотал он. — Но я скоро все выясню, и горе тому, кто подшутил надо мной!
Ну, а теперь вернемся к Фанфану.
Покрыв галопом расстояние в поллье, первый кавалер Франции, уверенный, что получил существенное преимущество над Д'Орильи, и не желая загнать замечательную лошадь, хотя и принадлежащую врагу, замедлил аллюр и, перейдя на шаг, сбросил предметы женского туалета, чтобы в столице не привлекать внимания дозорных, которые, надо полагать, были бы удивлены, увидев верхом странную амазонку. Он, вещь за вещью, закинул в придорожную канаву парик и все остальное под утреннее пение сойки, которая начала оглушительным чириканьем дневной концерт деревенских птичек. Фанфан, понимал, что рискует, дерзко появляясь в людных местах, но без помех проехал заставу и, спокойно привязав лошадь к железному кольцу в стене у ворот, где Д'Орильи позже ее и обнаружил, направился к дому госпожи Фавар.
Сиди-Бель-Касим, негр-слуга госпожи Фавар, выходил из мансарды, собираясь совершить утреннюю молитву; он услышал громкие удары молотка у входной двери, Прыгая через три ступеньки, он, оглохнув от шума, не мог понять, кто стучит и должен ли он открыть дверь такому буйному визитеру в столь ранний час. Он приоткрыл задвижку и увидел сквозь решетку Фанфана, который уехал накануне в карете, переодетый женщиной и вместе с хозяйкой, а теперь явился один, пешком, в мужских панталонах и жилете, но без куртки. Он успокоился, но еще не соображая, как надо себя вести, открыл дверь и с дурацким смехом закричал вошедшему визгливым голосом:
— Мадам нету!
— Я это прекрасно знаю, дурень, — ответил Фанфан. — Но она передала мне приказ для тебя: ты должен меня спрятать.
Негр соображал туго. Он, вытаращив глаза, пялился на Фанфана, который казался ему каким-то колдуном: то он — женщина, то — мужчина! А теперь еще требует чего-то непонятного! Он забормотал:
— Моя нет тебя прятать, моя тебя не знать!
Фанфан пригрозил ему, приложив кулак к его сплюснутому носу. Тот в ужасе нырнул за большой старинный сундук в передней. Глядя на сундук и на негра, стучащего зубами от страха, Фанфан улыбнулся и стал тереть себе подбородок. Это было признаком того, что у него зарождалась какая-то новая идея. Он
