бесполезности медицинских рекомендаций.
Бравый Вояка, всегда готовый к неожиданностям, стоял неподвижно.
— Итак, — несколько успокоившись, вернулся к разговору с ним Морис Саксонский, — ты привез мне что-нибудь от госпожи Фавар?
— Нет, монсеньер, — уточнил Бравый Вояка, явно сконфуженный, — не от госпожи, а от господина Фавара.
— Ах, от господина Фавара! — проревел разочарованный поклонник, и его лицо снова нахмурилось.
— Монсеньер, — пролепетал старый ветеран, задрожав первый раз за всю свою жизнь, — муж госпожи Фавар, который оказался жертвой ужасного заговора, поручил мне передать вот эту просьбу.
Маршал резким движением вырвал из рук солдата бумагу, которую тот ему протягивал. Он мгновенно пробежал глазами письмо, написанное Фаваром в тюрьме. По мере чтения лицо его становилось все более мрачным. Бедный посланец заключенного почувствовал, что холодный пот течет у него по спине.
Маршал молчал.
«Так, так, — думал он, — я опять встречаю на своем пути — вернее, на пути к сердцу прелестной актрисы этого олуха — писателя с манерами дамского угодника, этого обольстителя, который умеет разговаривать с дамами, поскольку таково его главное времяпрепровождение! И этот несносный субъект сейчас в тюрьме. Вот и прекрасно! — Я от него избавлен. И нужно, чтобы он там оставался возможно дольше, и не в камере, только по названию, как в тюрьме Фор ль'Эвек, а в настоящей, надежной тюрьме, откуда запросто не улизнешь!»
Что больше всего подогревало гнев маршала — так это мысль, что послание вдохновлено, а может быть, даже и продиктовано Фавару прекрасной актрисой! Значит, она не только не хочет уступить моей любви, но еще и требует, чтобы я вмешался и спас своего слишком уж счастливого соперника! Ну-ну! Пусть знают, что нельзя безнаказанно шутить над маршалом Саксонским!
Мажордом отвлек его от горьких раздумий. Слуга с торжественной и серьезной миной внес в кабинет на серебряном подносе чашку травяного отвара, над которым курился пар. Церемонно поклонившись, он поставил безвкусное питье перед хозяином; тот взял чашку… Нужно заметить, что маршал ненавидел воду, даже если она была ароматизирована сушеной ромашкой. Он выпил два глотка, обжегшие ему нёбо, и в новом приступе ярости швырнул чашку в лицо лакею, который от испуга уронил на больную ногу маршала тяжелый серебряный поднос.
— Скотина! Негодяй! Убийца! Австриец проклятый! — возопил великий воин, задыхаясь и уже не находя больше бранных слов.
Потом он, ища жертву ярости, обратил взгляд на Бравого Вояку, совершенно оцепеневшего от всего происходящего.
— Подойди сюда, несчастный! — комкая письмо Фавара, приказал он. — Подойди и слушай!
И, скандируя каждый слог, он закричал:
— Ты скажешь господину Фавару, что если ему не нравится в Фор ль'Эвек, то я могу ему предоставить более комфортабельное жилье и отправить его в Бастилию!
— Господин маршал… — дрожа, начал ветеран.
— Молчи, или я из тебя выпущу потроха! — ответил Морис Саксонский, нетерпеливо дергая сонетку, чей оглушительный звон Перекрывал лепет Бравого Вояки, совершенно растерянного и уничтоженного.
На звонок прибежал ординарец. Маршал знаком велел ему сесть и, швырнув на стол письменный прибор и лист бумаги, рявкнул:
— Пишите под мою диктовку!
Бравый Вояка почувствовал, что комната стала кружиться, а пол качаться у него под ногами. Он увидел, как портреты королей двинулись вокруг него в фантастическом хороводе. Тем не менее, он сознавал, что надо уходить, и, покидая кабинет, услышал, как в кошмарном сне, медный голос маршала, который звучал, как труба:
«Господин лейтенант полиции!
Нам стало известно, что мы были тяжко оскорблены господином Фаваром, в настоящий момент находящимся в тюрьме Фор ль'Эвек по другим причинам. Мы требуем немедленного перевода названного выше лица в тюрьму Бастилию».
— Всемогущий Боже! — в отчаянии воскликнул Бравый Вояка, проходя мимо старинных доспехов, которые, казалось, смеялись над ним, надменно сохраняя неподвижность.
«Что скажет госпожа Фавар? — думал он. — Но ведь это не моя вина! Если бы господин Фавар послушался меня, он был бы сейчас на свободе…
Но все-таки я еще не сказал последнего слова. Я пообещал благодетельнице Перетты вернуть ей мужа, и я ей его верну! И даже если мне придется брать Бастилию одному, я выпущу из нее невинную жертву — Фавара!»
Глава XXI
После полудня, когда шевалье де Люрбек внимательно просматривал свою почту, принесенную его курьером, и левой рукой, неловко и с трудом, вскрывал печати из красного воска, так как правая рука его была забинтована и неподвижна после ночи в замке Шуази, когда его в темноте ранил Д'Орильи. Люрбек не мог не признать, что у маркиза был быстрый и точный удар, — широкий разрез, теперь закрытый корпией, рассек его крепкие мышцы. Он, все больше раздражаясь, клял свое поражение, но потом, поскольку его умение владеть собой быстро гасило гнев, опомнился и принялся за свою обычную шпионскую работу. В общем, он уже перестал волноваться по поводу происшедшего в замке Шуази. Никто, кроме госпожи Ван-Штейнберг, которая была ему беззаветно предана, не мог даже предположить, что шевалье де Люрбек, личный друг его величества Людовика XV, мог глубокой ночью вместе с двумя бандитами с большой дороги пытаться убить фаворитку короля!
Один из участников был мертв, следовательно, ничего не скажет; другой ничего не знал о богатом сеньоре, который попросил его за двести пистолей помочь ему в этом грязном деле.
Улик не было: на убитом не нашли никакой бумаги, ни любого другого вещественного доказательства, которое дало бы возможность полиции установить его личность: эти бродяги не имели привычки носить при себе для удобства чиновников ни своего генеалогического древа, ни даже свидетельства о собственном имени.
Итак, де Люрбек не стал больше думать о своем поражении, а занимался делом, когда появился лакей и объявил, что к нему пришли. Шевалье быстро разложил по порядку и прикрыл свои документы, после чего велел пригласить визитера. Появился мрачный Д'Орильи. Датчанин со всей возможной сердечностью бросился ему навстречу, но рука маркиза при пожатии показалась ему ледяной. Наступило молчание. Первым его нарушил лейтенант, холодно спросив:
— Этот предмет принадлежит вам, сударь? — он достал из кармана брелок, найденный ночью в Шуази.
— Мой, в самом деле! — несколько смущенно ответил шевалье.
— Вы знаете, где я его нашел?
— Ну откуда же? Конечно, нет! — сказал Люрбек тоном, которому он постарался придать как можно больше равнодушия.
Д'Орильи медленно отчеканил:
— В замке маркизы де Помпадур, после того как проникшие к ней в спальню ночью и покушавшиеся на нее бандиты уже сбежали.
Шпион слегка вздрогнул, но тут же, овладев собой, небрежно бросил:
— Весьма возможно! У меня, действительно, этот брелок украли не так давно.
Но даже хитрый негодяй не мог предусмотреть всего, и он забыл, что протянул другу за брелком руку в бинтах.
Не без иронии маркиз заметил:
— О, да вы ранены, сударь! Не теми ли самыми бандитами?
Датчанин не моргнул глазом. Он смерил своего собеседника дерзким взглядом, потом, помолчав, резко сказал:
— Ладно, будем говорить напрямик. У меня нет причин играть с вами в прятки. Это я был прошлой ночью в замке маркизы де Помпадур.
