— Мне бы очень хотелось знать мотивы этого нападения.
— Нападения? — ответил Люрбек, подойдя к маркизу вплотную. — Вы что-то слишком поспешны в выводах, маркиз! Я просто хотел увидеть ту особу, к которой испытываю склонность.
Д'Орильи, видимо, удовлетворило объяснение, в котором было нечто правдоподобное. Кроме того, ему очень хотелось найти объяснение, как ни слабо оно звучало, преступлению, в котором ему пришлось бы обвинить старого друга. Поэтому он с облегчением вздохнул и спросил:
— Госпожу Фавар? Тысяча извинений, шевалье, простите меня, пожалуйста, ведь я не подозревал, кто был в темноте и кого я ранил шпагой! Я очень об этом сожалею.
— Я совершенно на вас не сержусь, дорогой друг! — объявил Люрбек беспечно дружеским тоном. — Там была такая кромешная тьма, что и я вас не узнал! И в ответе за все только любовь и случай, который привел к недоразумению.
Но, желая полностью рассеять и отвлечь подозрения, которые еще могли беспокоить его собеседника, Люрбек добавил с характерными для него хитростью и коварством:
— Хочу еще рассказать вам о совсем уже неожиданной встрече, которая произошла во время моей эскапады в замок Шуази.
— Какая встреча? — вскричал удивленный и заинтригованный Д'Орильи.
— Представьте себе, что благодаря соучастию одного из слуг мне удалось попасть в дом с двумя из моих людей, которых я взял для охраны. Я собирался пройти в комнату маркизы Помпадур, которую, по ошибке, принял в темноте за комнату госпожи Фавар. В это время я увидел, как из комнаты мадемуазель де Фикефлёр выходила странная особа в женской одежде, которая тут же вступила со мной в битву. Я думаю, что это не кто иной, как крепкий парень, переодетый женщиной!
— Так вы говорите, — резко спросил лейтенант, — что эта личность выходила из комнаты…
— Мадемуазель Фикефлёр.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно! Я даже добавлю, что, если бы я не боялся сказать ерунду…
— Ну, говорите же!
— Что, если бы этот тип Фанфан-Тюльпан не был расстрелян в Венсене, я бы сказал, что это был он!
— Тысяча чертей! — воскликнул Д'Орильи. — Был момент, когда и мне пришла в голову эта мысль.
— Да, но он все же был расстрелян! — подтвердил Люрбек.
— У Фанфана есть очень сильные покровители, — заметил Д'Орильи. — Кто знает, может быть, им удалось подсунуть под расстрел под его именем кого-нибудь другого?
— В общем, это не исключено, — коварно сказал шпион, — и мы весьма заинтересованы — если верить в такую возможность, — в том, чтобы разыскать вышеупомянутую личность!
— Да, разумеется, — дополнил его соображения лейтенант, — так как, кроме того, что неисполнение казни этого мятежника нанесло бы урон авторитету военной власти, он может стать для нас серьезной помехой.
— Особенно для вас! — ввернул шпион.
— Он должен быть непременно в Париже, — объявил лейтенант. — Сегодня утром, вернувшись домой, я нашел мою лошадь, которую этот тип имел наглость украсть у меня, привязанной у стены дома — наверняка, он хотел посмеяться надо мной!
— Подождите минутку! — сказал Люрбек с загадочной улыбкой.
И, усевшись за стол, он взял гусиное перо и написал на чистом листе, на котором не было никаких следов ни имени, ни звания, письмо, под коим и поставил подпись.
«Господину Д'Аржансону, начальнику полиции.
Ваше Превосходительство!
Имею честь довести до Вашего сведения, что солдат, по имени Фанфан-Тюльпан, арестованный по приказу короля за оскорбление и вызывающее поведение по отношению к вышестоящему по чину и приговоренный к расстрелу, сумел избежать казни и в данное время прячется в доме госпожи Фавар. Вы окажете услугу армии, если осмотрите этот дом и арестуете мятежника.
Почтительный и верный слуга короля. «
— Вот! — сказал Люрбек, протягивая письмо лейтенанту. — Очень часто, в обычных случаях, анонимные письма не принимаются во внимание, но всегда тщательно подбираются и хранятся полицейскими. Держу пари, что уже через час уютный дом госпожи Фавар будет иметь честь принять визит этих господ!
Д'Орильи не отвечал. Его по природе рыцарский характер, хотя и испорченный безнаказанными проказами и выходками, к которым его влекли дурные склонности, заставлял его смотреть на подобные действия, как на недостойные настоящего дворянина.
Но его злой гений, понимая, что в нем происходит, продолжал:
— Ведь, в сущности, маркиз, то, что я делаю — именно в ваших интересах. Если такой способ вам не по душе, вы свободно можете предоставить господину Фанфану-Тюльпану продолжать крутить любовь со своей избранницей.
Этих слов было вполне довольно, чтобы заглушить в душе Д'Орильи слабый крик совести.
— Вы правы, — сказал он, опуская глаза, — отправляйте письмо!
Действительно, час спустя оно было уже в руках господина Д'Аржансона, только что вернувшегося из Версаля и поставленного в курс таинственной драмы, разразившейся прошлой ночью в замке Шуази.
Господин Д'Аржансон обладал, в числе прочих прекрасных качеств, редкостной проницательностью. Он сразу же, не предаваясь длинным рассуждениям и мудрым выкладкам, интуитивно уловил связь между этими двумя фактами, по существу совсем разного характера, но имевшими в качестве действующих лиц людей, ранее связанных общими интересами… И он отдал приказ о немедленном обыске в доме госпожи Фавар. Четверо чиновников, весьма довольные возможностью вторгнуться в дом знаменитой актрисы, уже через несколько минут были перед его дверьми.
Один из них стал громко стучать бронзовым молотком в жилище столь прославленной знаменитости. Но, поскольку ему не открыли так быстро, как ему хотелось бы, он начал дубасить в дверь сапогами.
Наконец форточка в двери медленно приоткрылась, и в ней показалось лицо негра-слуги, необыкновенно черное и со смешной гримасой страха.
— Где твоя хозяйка? — с грозным видом спросил главный из явившихся.
Негр ответил знаками, что никого нет дома. Он, наверно, не умел говорить по-французски или объяснялся на нем с трудом. Но полицейский вынул бумагу, говоря тем же грубым тоном:
— Ордер на обыск!
После этого четверо агентов, перейдя от слов к действиям, оттолкнули перепуганного слугу и вошли в переднюю, пачкая пыльными сапогами обюссонский ковер госпожи Фавар. При таком внезапном вторжении негр счел разумным исчезнуть. У него, несомненно, всплыли в памяти варвары, ворвавшиеся толпой в его родную деревню, чтобы, пользуясь помощью некоей темной личности, захватить жителей и отправить на работорговый рынок жестокого губернатора Алжира. Но его порыв был остановлен неудачным случаем — он споткнулся о коврик в гостиной и упал на спину прямо перед пришельцами, которые, не обращая на него внимания, начали перерывать дом. С бесстыдством, свойственным их профессии, они щупали мебель, переворачивали вверх ногами кресла, открывали шкафы, засовывали свои грязные руки в бельевые шкафы, перетряхивали тонкое белье актрисы. Даже камины не укрылись от их тщательного обследования. Отодвигая железные таганы для дров и экраны с позолотой, они поднимали решетки и рыскали за ними, чтобы убедиться, не спрятался ли в этой щели несчастный Фанфан. Они подняли сундук, где лежал театральный реквизит, опрокинули полки с книгами, потревожили семейство мышей, устроивших себе гнездо за томами, где они обычно прятались. Спустились в погреб, не жалея бутылок со старым бургундским и выдержанным бордо, хотя те и заслуживали почтения. Но чем больше они искали, тем меньше находили. Потные, пыльные, покрытые паутиной, они не нашли ни одной живой души в безлюдном доме.
Их внимание под конец привлекли нормандские часы в коридоре. Они открыли резную дверцу с маятником внутри: медный маятник раскачивался в одиночестве. У входа в комнату для слуг стоял ларь для муки и побудил их поднять тяжелую деревянную крышку этого сооружения, полного до краев муки, из которого высовывалась бузинная трубка. Массивная доска пала обратно, подняв облако мучной пыли.
