выражение. Путли чуяла, что муж что-то задумал.
Наступил день, когда Фредди резко одернул старшую дочь, стремглав выбегавшую из комнаты.
— Ты что, не слышишь — бабушка к тебе обращается? — выговаривал ей Фредди. — Разве тебя не учат уважать старших? Подойди к бабушке и выслушай ее. И делай, что она говорит.
Путли, как раз входившая в комнату, услыхав слова мужа, в изумлении застыла.
Фредди повернул голову, и прежде чем он успел сменить выражение лица, Путли прочитала в его взгляде торжествующую мстительность, коварство, так не сочетавшиеся с добропорядочностью его слов.
На другое утро он сказал Путли:
— Скажи детям, чтоб не шумели после обеда. Поднимают крик и не дают старухе отдохнуть.
— С чего это вдруг такая заботливость? — скептически усмехнулась Путли.
— Старая женщина в конце концов. Жалко ее. Скучает, наверное, по родне, не так, что ли?
Слова Фредди были полны такой искренности, что Путли поспешно опустила недоверчивые глаза.
Попозже Фредди объявил:
— Пришлю бутылку портвейна из лавки. Налей матери рюмочку перед обедом — ей полезно.
Путли устыдилась и отбросила последние сомнения — муж явно корил себя за прошлое. Нежное сердечко Путли сладко забилось.
Не успел Фредди покинуть дом, как Путли, заглаживая вину перед любимым мужем, в чистоте помыслов которого она было усомнилась, бросилась к Джербану.
— Фаредун пришлет для тебя бутылку вина, — выпалила она. — Видишь, как он о тебе заботится? Просто он не знает, как это показать, бывают же люди, которые не умеют выражать свои чувства. Он очень за тебя переживает, заметил, что ты неважно выглядишь. У него сердце за тебя болит, вот именно, сердце болит! Он понимает — ты из-за нас с родными рассталась. Он так любит всех нас, мама! Я раньше не понимала, как он любит нас!
Мать выслушала излияния дочери с видом безразличным и непреклонным. Ей было противно слушать, как нахваливает дочь мерзавца зятя.
— Он как будто на самом деле немного изменился, — нехотя согласилась она. — Подожди, посмотрим, на сколько его хватит.
— И ты помогай ему, мама! Он ведь по-своему проявляет заботу о тебе. Ты тоже прощай его маленькие недостатки, прошу тебя, мама!
Джербану отвела глаза.
— Чтобы хлопнуть в ладоши, нужны две руки, — напомнила она. — Если твой муж прилично обращается со мной, так это потому, что я сил не жалела, угождала ему во всем. Боже мой, чего я только не вытерпела ради тебя, на какие жертвы не шла! Может быть, господь наконец посылает мне награду за мои старания.
— Господь справедлив. Кто ради него старается, он тех никогда не забывает, — в тон матери ответила дочь. На этой высокой ноте они и завершили разговор: одна отправилась мыться, другая — готовить обед.
Отлично понимая шаткость налаженного равновесия, Фредди старался не рисковать. Он источал любезность, пока теща не впадала в мрачное, слезливое настроение. Тогда его лицо сразу суровело, в глазах появлялась строгость, от которой Джербану иной раз даже прекращала свои похоронные разговорчики.
Фредди перешел ко второй части разработанного плана: его любовь к прогулкам приобрела характер неодолимой страсти.
Он внезапно обнаружил, что дети, жена и теща очень бледны.
— Не годится! — объявил Фредди. — Надо, чтобы вы у меня были румяными!
Фредди держал открытыми все окна, учил семейство делать дыхательные упражнения и, как только подворачивалась возможность, всех усаживал в тонгу и вез на прогулку.
В один из воскресных дней плотно пообедавшая Джербану, у которой слипались глаза от портвейна, вежливо отказалась от своей доли свежего воздуха:
— По вечерам я могу ездить на прогулки, а после обеда мне необходимо отдохнуть… Иначе я плохо себя чувствую… в конце концов, я старый человек… А вам, молодым, полезно. Вы должны как можно больше бывать на воздухе. Так что отправляйтесь, а я побуду дома. Не беспокойтесь за меня.
— Ну, мама, — мягко запротестовала Путли, — поедем все вместе! Мы же скоро вернемся, и я тебе разотру поясницу.
Но Путли тоже перестала настаивать, когда Фредди принял сторону тещи:
— Хорошо, мама. Делайте как вам лучше. А завтра вечером поедем все вместе.
Путли, которой важно было удостовериться, что муж не обижается на мать, велела детям поцеловать бабушку, окинула зорким взглядом квартиру, проверяя, все ли в порядке, и заторопила всех вниз, всех, даже мальчишку-слугу.
Джербану осталась совершенно одна.
Потом наступила пора привести в действие следующую часть плана: в несколько дней лавка заполнилась новым товаром. Нарядные банки с кофе, медом, итальянскими оливками, маринадами мерцали на застекленных полках. В витринах красиво расположились дорогого вида дубовые ящички с гаванскими сигарами, коробки шоколадных конфет с ликером, шафран и икра. Самое большое место заняли ходовые товары: жестянки с печеньем, чай и прочее. В углу до самого потолка высились аккуратно поставленные один на другой нераспечатанные ящики.
Лавка Фредди помещалась на углу людной торговой улицы, которую муниципалитет украсил зелеными насаждениями. С Фредди соседствовал преуспевающий маклер, дальше шли игрушечный магазин, обувная лавка, лавка, где продавались сари, и так далее. Двери лавок были весь день распахнуты, и с улицы можно было увидеть, что в них происходит.
За углом через дорогу размещался мощный квадрат Центрального рынка, где торговали мясом, птицей, овощами, фруктами.
Как-то вечером маклер заглянул в лавку Фредди.
— Что у нас происходит? — осведомился он весело.
— Похоже, дело пошло, — ответил Фредди. — Что ни день, все прибавляется хлопот.
— Расторговались, значит?
— Немножко, — скромно согласился Фредди.
— Отлично, отлично! — разулыбался маклер.
Когда Фредди шел мимо лавки игрушек, хозяин поклонился с порога.
— Как дела?
— Получше как будто, — откликнулся Фредди. — Слава богу, с новыми поставщиками договорился. И заказы тоже получил.
— Дай бог, дай бог!
Другие лавочники тоже поздравляли Фредди и желали ему удачи.
Задняя дверь лавки выходила в узенький, кирпичом мощенный проулок, который отделял доходные дома от двора, тянувшегося позади длинного низкого строения. Собственно, в проулок выходили двери всех лавок. Пароконная телега подвозила товары, их разгружали в проулке и вносили в складские помещения за лавками.
Но в один прекрасный день товар пришлось разгружать у парадного входа в лавку, поскольку для такого количества груза потребовалась подвода с буйволами, а она не могла въехать в проулок. Соседи сгрудились у лавки, завистливо разглядывая марочные коньяки, ликеры, виски и дорогие вина.
Тогда товар начали подвозить по ночам.
— Джунглевала-сахиб! — звали возчики.
Фредди появлялся в окне и кричал в непроглядную темень:
