обратил на это внимание.
— В чем дело, граждане?
— Да вот, понимаете, ездить ездил, а платить не хочет. Какой-то не нашей монетой рассчитывается. А зачем она мне? Мне же надо выручку сдавать.
Пашкин тоже стал убеждать иностранного гостя, что платить за проезд надо как полагается. Пассажир, однако, посмотрев на часы, вдруг бросился бежать. Его, естественно, задержали. В отделении милиции подданный одной из соседних стран гражданин Хаким Ашоглу заявил, что задержали его незаконно, со всей восточной эмоциональностью требовал, чтобы его немедленно отпустили, иначе у него сорвется важная встреча.
— У меня дело. А Владик человек занятой, ждать не будет.
— Задерживать вас не собираемся, но все же расскажите, что за встреча? Кто такой Владик?
Ашоглу рассказал о предстоящем свидании. Как оказалось, он должен продать Владику десять золотых английских фунтов стерлингов.
Работники отделения вместе с Ашоглу поехали на место назначенной встречи. Но Владик, по- видимому, действительно был человеком занятым, гостя не дождался. Ашоглу мало что мог рассказать о нем. Возраст? Лет двадцать семь или поменьше. Рост? Средний. Шатен. Одевается? Ярко, модно. Но деловой человек, очень деловой.
Хакима Ашоглу отпустили и доставили в гостиницу «Колос». Но строго предупредили, что куплей- продажей золотых монет в нашей стране заниматься не положено.
А через день в холле гостиницы «Москва» дружинники задержали двух студентов из Казани. Они предлагали пожилому командированному из Винницы шведские кроны.
— Та на кой бис мне нужны эти чужие монеты? — удивился тот.
Студенты, как оказалось, ждали опять-таки Владика, это по его поручению они добыли кроны. Но на встречу он почему-то не явился. Незадачливым же коммерсантам позарез нужно было продать эти самые кроны, ибо не на что было добираться до Казани. Потому-то они и атаковали добродушного представителя из Винницы.
В последующие дни еще трое фарцовщиков искали встречи с Владиком. У Центрального телеграфа комсомольцы задержали развязного молодого парня. Был он во хмелю и упорно не желал идти в штаб дружины. Мотивировал свое сопротивление одним и тем же:
— Вот дождусь Владика, надаю ему по морде, тогда, пожалуйста...
— Да что тебе дался этот Владик? Пойдем, добром тебя просим. Не маячь ты здесь, не позорь город.
— Как это «что дался»? Он у меня купил десять «лошадок» всего за полторы тысячи. А стоят они вдвое, понимаете, вдвое дороже.
— А что это за «лошадки»?
Но парень вдруг замолчал. Смиренно пошел в штаб и к разговору о «лошадках» никак не хотел больше возвращаться.
Предупреждение, сделанное в штабе дружины, как оказалось, образумило далеко не всех «бизнесменов». В гостиницах и на улицах продолжали шнырять длинноволосые юнцы, предлагавшие свои «деловые» услуги гостям.
Становилось ясно, что действует какая-то группа опытных, искусно замаскировавшихся спекулянтов- валютчиков, использующая этих «бегунков», рыскающих за иностранцами на улицах, как своих поставщиков.
Как-то августовским днем в сквере на площади Пушкина сидело несколько молодых людей. Кто с книжкой, кто с газетой. Около семи часов вечера здесь появился парень в модном нейлоновом костюме, в кепке-пуговке, со свернутым в трубку журналом в руке. Он прошел мимо восседавших на скамейке юнцов. Кивнул одному из них. Они прошли мимо кинотеатра «Россия», пошли дальше по бульвару. На ходу состоялся короткий разговор. Разошлись. Затем обладатель кепки-пуговки вернулся на Пушкинскую площадь, прошелся по скверу, кивнул другому сидевшему на скамейке парню, и они повторили тот же маршрут.
Так же было с третьим, с четвертым...
Все они были задержаны.
— Итак, Горбышенко Владислав Петрович?
— Да. Горбышенко.
— Чем занимаетесь? Где работаете, живете?
— В данное время готовлюсь в институт.
— О чем вели беседы с молодыми людьми?
— Разве это кого-нибудь касается?
— Да. Касается.
— Консультировался. Сказал же, что готовлюсь к экзаменам.
— А почему с каждым поодиночке консультировались?
— Так ведь предметы-то разные.
— Допустим. Но молодой человек, который последним был с вами на прогулке, даже не окончил среднюю школу. Чем же он мог быть вам полезен? Кстати, как его фамилия?
— Фамилия? Рычагов, кажется. Серега Рычагов. Собаку съел на истории.
— Что ж, возможно, но фамилия его, между прочим, Старцев. Ну, а если начистоту, Горбышенко? О чем речь-то шла?
— Я и говорю начистоту, то, что есть.
— Нет, далеко не то.
— Я еще раз объясняю, консультировался по программе приемных экзаменов. И прошу побыстрее заканчивать разговор. Я спешу.
— К сожалению, Владислав Петрович, придется вам некоторое время побыть у нас.
— Это почему же? На каком основании? Выходит, даже с приятелем пройтись нельзя? Это же возмутительно! Я готов прийти по первому вызову. Но сейчас, сегодня остаться никак не могу. У меня неотложные дела. Да и дома будет паника, если не вернусь.
Старший лейтенант милиции, беседовавший с ним, объяснил:
— Я ничего не могу сделать. Приказ начальника отдела. Да вы не волнуйтесь. Выясним некоторые обстоятельства, и пойдете домой.
— А что, собственно, выяснять? Я что, преступник?
— Да нет, мы этого не утверждаем.
Утром Горбышенко вызвали к начальнику отдела майору Шокину. Взглянув на него, майор воскликнул:
— Э-э! Да мы уже встречались!
Горбышенко поднял насупленный взгляд:
— Что-то не помню.
— Забыли, значит. Бывает. Беседовали с вами, Владислав Петрович, годика три назад, когда передавали на вас дело в суд по поводу спекуляции. Припоминаете?
— Да, да. Что-то такое мельтешит в памяти. Душеспасительная беседа была.
— Душеспасительная, верно. А не помогла.
— Почему же? Все в порядке. Срок отбыл аккуратно, тружусь честно. Почему меня держите здесь, не понимаю. Беззакония все же, как оказывается, имеют место.
Шокин нахмурился:
— Подождите, Горбышенко. Зачем бросаться такими словами? Лучше поговорим по существу. Понимаете, как установлено, ваши вчерашние встречи с молодыми людьми не случайны. И вовсе не о консультациях по разным наукам шла речь. Вы ведь рассчитываете на молчание своих клиентов, а они пока вашу школу не прошли. Полностью испортиться не успели. И вот что показывает, например, Старцев: «Мы условились с Владиком о повторной встрече на Самотечной площади у Доски почета. Он согласился купить имеющиеся у меня тридцать долларов».
— Ерунда это, выдумка.
