я все же заварю тебе травки. Вчера с Дона привезли.
– Спасибо, мама.
Как мало надо, чтобы снова почувствовать себя маленьким. Легкая ласковая материнская рука, заботливо поправленное одеяло, теплый поцелуй в седеющую макушку.
Сашка старательно намылил щеку, попробовал на ногте жало бритвы и провел по щеке. Брился он с вечера, потому что уходить от подружки, у которой он остановится сегодня, придется рано утром, родители вернутся с ночной смены. Бритва цеплялась за щетину. Разве эта «Золингер», как у него дома? Но после того случая на стройке, Сашка рядом со своим районом и близко не показывается.
Хорошо он тогда милиционера провел. Вот тебе и МУР. Надо будет Николаю рассказать. Пусть посоветует, что дальше делать.
Все-таки лезвие никуда не годится. Вон сколько щетины осталось. Завтра совсем заросшим будет. В парикмахерскую не зайдешь – денег совсем мало. Да и страшновато на людях… Из того, что они с Николаем экспроприировали, Сашка не позволял себе взять ни копейки. Пока не разделили.
Сколько ему там причитается? Если даже треть – это ж какие деньги!!! Может, вместе с Николаем куда махнуть? На Камчатку, к примеру. Вольные края, богатые. Личность только в таких местах и вырастает.
Вон, Николай, каких глубин самосознания и свободы личности достиг. Сашке нравится суровая немногословность его приятеля, решительность и пренебрежение к толпе.
Николай поймет сложность обстановки. Недаром, уголовный розыск им заинтересовался. Может, из-за того толстяка? Откуда они узнали? Ладно, Николай что-нибудь придумает, поможет.
И Сашка начал по-новой яростно скрести свою щеку.
Он, уже знал, что две вещи она любит больше всего на свете: цветы и яблоки. Это было замечательно. Денег как рез хватило на букетик роз и два сочных яблока, которые продавал жгучий южанин по бешеной цене.
И все было, как рассчитано: сначала легкий восторг – от такого замечательного букета и скромное приятие похвалы, потом предложение погулять по стареньким московским переулкам с экзотическими названиями. Но помешал дождик, который, казалось, ехидно выстукивал по карнизам: «Ну, а теперь, что ты будешь делать?» А что действительно делать? Современные девушки, даже самые лучшие, любят богатых мужиков, добытчиков. Литвин добытчиком никогда не был. Он был увлекающимся человеком. Любил делать то, что ему нравится, а сколько за это платили – было делом пусть и важным, но второстепенным.
Опасения оказались напрасными. Они просто стали… кататься в метро. А когда надоел шум поездов и мелькание огней вышли наверх и спрятались под тяжеловесный козырек старого московского особняка. Дождик, сменив иронию на доброту, тихо заклевал в темную жесть навеса, зная, что этот негромкий стук лучше любой музыки, помогает разговору двоих.
– Почему ты хотел встретиться именно сегодня? – спросила она, – Я институт прогуляла. Завтра же у меня свободный вечер.
– Я не знаю, когда освобожусь завтра. Может, очень поздно.
– Фи, какой противный, – она ласково стукнула его в плечо своим маленьким кулачком. – Не можешь сделать любимой девушке приятное? Сказал бы, что чуть не умер, не видя меня так долго, что считаешь минутки до нашей встречи, поэтому настоял на свидании. А то «завтра некогда»! Совсем одичал там, со своими уголовниками.
– Зато у тебя есть возможность проделать невероятный эксперимент – вернуть меня к цивилизации. Но учти, одичание любого холостяка после двадцати семи, происходит в крайне сложных формах.
– Уговорил, – согласилась она, – Слушай, а расскажи, чем ты сейчас занимаешься в своем розыске? Всяких пестрых ловишь, из международной мафии? Или секрет?
– Нет. Просто ищу нехорошего человека….
– Хочешь дам тебе другого? Искать не придется. У нас начальник отдела такой нехороший.
– Тот еще хуже.
– А банда у него есть? Как в фильме «Черная кошка»?
– Нет. Просто этот человек – большая сволочь, которой помогает сволочь поменьше. А называем мы это дело очень просто – «Добрый вечер».
– Не эффектно, Романтики нет. Назвали бы тогда «Будьте здоровы!» или «Как самочувствие?»
– Смейся, смейся. Это у тебя от безграмотности. Чему вас только в институтах учат? Слушай внимательно, говорю для малограмотных. В начале века, у преступников была еще своя «империя», которая и на заграницу выходила. И вот ее «подданные» решили придумать свой язык. Чтобы никто их больше не понимал. Придумали. И назвали «музыкой».
– И как звучала эта «музыка»?
– Для непосвященного человека совершенно непонятно. Это была смесь немецкого, венгерского и цыганского языков. Причем многие вещи или действия имели символические названия. Гостиничная кража, например, называлась «гутен-морген» – доброе утро, дескать, проснулись, а чемоданчиков нет. И у нас похоже. Хотел человек к вечеру разбогатеть, а вышла крупная неприятность. Вот тебе и «Добрый вечер»!
– Стой! – она закрыла ему рот своей теплой ладошкой. Потом поднялась на цыпочки и поцеловала.
– Какой ты у меня умный! Все знаешь.
– Это не я все знаю, а мой приятель, Володя Астахов. Большой специалист в этих делах. Между прочим, в 1981 году русской сыскной системе исполнилось сто лет. Причем, наш сыск построен на несколько иных принципах, чем в других странах. Вот, положим…
– Тс-с-с, тише, Литвин. Хватит эрудиции, смотри, какой вечер. Дождь всех разогнал. Никого нет. И ты меня давно не целовал…
Глава VI
Утром ничего ее произошло.
Сообщений с вокзалов и аэропортов не поступило…
Преступники ничем себя не проявили.
Четверть седьмого. Литвин прошел по всем постам. Оперативные группы окружали предполагаемые места встречи. Со стороны их заметить невозможно. Кто-то ждет знакомых (самое время для свиданий), кто-то читает газеты. Многих – вообще не видно.
Георгий старался не торчать у всех на виду. Не стоило рисковать. Зотов мог запомнить его в лицо. Поэтому он выбрал для себя наблюдательным пунктом пешеходный мост над железнодорожными путями. Длинный, метров пятьсот, а то и больше. И вот, Литвин, как капитан огромного корабля, вышагивает по своему мостику.
В динамике пискнуло и вкрадчивый бас Астахова проурчал:
«Третий, третий, я – второй, как слышите? Прием!»
– Я – «третий», слышу хорошо, – ответил Литвин, дождавшись, пока пройдут люди.
– Нормально, – рявкнула рация и Георгий поспешно отключил ее. С голосом Астахова только в Большом петь.
Кнопку приемо-передачи заело. Пришлось поспешно подцепить ее ногтем, чтобы вылезла из гнезда. Она появилась на поверхности, но начала подозрительно болтаться. Литвин пощелкал ей несколько раз и, увидев, что она держится, успокоился.
Хотя, какой там, успокоился! Еще несколько минут и все станет ясно. Если их сегодня не возьмут, потом искать будет очень трудно. Страна большая. Когда они еще себя проявят? И, главное, как? Если кто-то пострадает или погибнет – это будет и на его совести. Ведь это он упустил Зотова. И сейчас, с определением места и времени встречи преступников – ошибся или угадал?
Он отвернулся от платформы и посмотрел в другую сторону. Красиво. Темно-синий вечер, густые россыпи синих, желтых, зеленых, красных мигающих огоньков и строгие узоры десятков путей, упирающихся в далекий горизонт. А в центре клубка стальных рельсовых нитей – диспетчерская башня, как голова хищной птицы.
Голова!!!!!
Конечно, «голова»! Зачем им встречаться на людном месте!? У башни они, конечно, тоже на виду, но напротив – склады, чуть дальше – стройка.
«У головы» – а почему не там?
