был совсем больной. И все же она кивнула, еле заметно.
Он сделал полшага вперед, и мужчина, который был его отцом, с силой обхватил его за талию и притянул к себе. Никаких поцелуев на самом деле не было, он просто прижался щекой к лицу Халида. Его щека оказалась такой твердой, что мальчику стало больно.
— Ну вот, парень. Я вернулся, понимаешь? Меня не было целых семь чертовски долгих лет, но теперь я вернулся. И собираюсь жить с тобой и быть тебе отцом. Можешь называть меня «па» и на ты.
Халид недоуменно заморгал глазами.
— Давай-ка, попробуй. Скажи: «Я очень рад, что ты вернулся, па».
— Па,— смущенно повторил Халид.
— И остальное тоже, будь любезен.
— Я очень рад…— он запнулся.
— … что ты вернулся…
— … что ты вернулся…
— …па.
Халид заколебался.
— …па.
— Вот хороший мальчик! Со временем дело пойдет легче. Скажи-ка, ты когда-нибудь думал обо мне, а?
Халид снова посмотрел на Аиссу, и снова она исподтишка кивнула.
— Иногда,— хрипло ответил он.
— Иногда? Только и всего?
— Ну, сейчас мало кто имеет отца. Но иногда я встречал того, у кого он есть, и тогда думал о… тебе. Думал — интересно, где он сейчас? Аисса сказала, что ты сражаешься с Пришельцами. Это правда, па? Ты воевал с ними? Убил кого-нибудь из них?
— Не задавай глупых вопросов. Скажи мне вот что. Какая у тебя фамилия, Хан или Бек?
— Бек. Халид Халим Бек.
— Называй меня «сэр», если не говоришь «па». Скажи: Халид Халим Бек, сэр.
— Халид Халим Бек, сэр… па.
— Или то, или другое. Но не вместе.
Ричи Бек поднялся с кресла — словно раскладываясь по частям, все выше, и выше, и выше. Он был потрясающе высок и очень строен. Халид, тоже не маленький для своего возраста, чувствовал себя рядом с ним карликом. У него возникла дикая мысль, что это не его отец и вообще не человек, а какой-то демон или, может быть, выпущенный из бутылки джинн, как в сказке, которую рассказывал Искандер Мустафа Али. Но, конечно, Халид промолчал.
— Хорошо,— сказал Ричи Бек.— Я рад. Сын должен носить имя отца. Но вот вторая часть — Халид Халим… Начиная с этого момента тебя будут звать… м-м-м… Кендал. Коротко Кен.
— Халид…
— …имя твоего дяди, да. Ну, теперь дядя мертв. Практически все мертвы, Кенни. Кендал Бек, хорошее английское имя. Кендал Гамильтон Бек. Чем плохо, а, парень? До чего же ты хорошенький, Кении! Подожди, я кое-чему научу тебя. Сделаю из тебя человека.
«Ну, я и есть твой давным-давно потерянный отец!»
Халид понятия не имел, что это такое, когда у тебя есть отец, и даже не очень задумывался над этой идеей. Прежде он понятия не имел, что такое ненависть, потому что Аисса была спокойной, уравновешенной, терпимой женщиной, слишком трезвой, чтобы тратить время и ценную энергию на такие вещи, как ненависть, и в этом Халид был похож на нее. Но Ричи Бек, который открыл Халиду, как это — иметь отца, заставил его понять и что такое ненависть.
Ричи занял спальню Аиссы, отослав ее в ту комнату, которую прежде занимала Джасмина. Там давным-давно никто не убирался, но они немного привели ее в порядок — разогнали пауков, разбитое стекло заменили в окне промасленной бумагой и приколотили пару досок на полу. Аисса сама перетащила сюда свой низкий шкаф для одежды, расставила на нем фотографии умерших близких и с помощью старых сари, которые давно не носила, задрапировала темные пятна на стене, там, где облезла краска.
Это было более чем странно — то, что Ричи жил с ними. Полный переворот, пугающее вторжение чужеродной формы жизни, в каком-то смысле не менее шокирующее, чем появление Пришельцев.
Большую часть дня он отсутствовал, работал в Винчестере, куда ездил на допотопном коричневом автомобиле. Халид в Винчестере никогда не был и, конечно, не знал, что именно туда его мать ездила за таблетками, которые должны были исторгнуть его из ее лона. Халид никогда не бывал за пределами Солсбери, даже не видел Стонхендж. Сейчас это место стало центром бурной деятельности Пришельцев, а не зрелищем для туристов. В эти дни мало кто из жителей Солсбери покидал город. Очень немногие имели автомобили — достать бензин было почти невозможно,— но у Ричи, казалось, с этим никогда не возникало проблем.
Иногда Халид задавался вопросом, где работает отец, но спросил только раз. Едва слова сорвались с его губ, как длинная рука отца взметнулась и ударила его по лицу, повредив нижнюю губу и оросив кровью подбородок.
Халид ошеломленно сделал шаг назад. Никто никогда до сих пор не бил его.
— Никогда больше не смей спрашивать об этом! — отец возвышался над ним, словно гора. Его холодные глаза стали еще холоднее от злости,— Тебя не касается, чем я занимаюсь в Винчестере, понял, парень? Это мое личное дело. Мое… личное… дело.
Трогая языком разбитую губу, Халид в смятении смотрел на отца. Удар был не слишком силен; но шок, но удивление… Эти чувства еще долгое время спустя эхом отдавались в его сознании.
Больше он не спрашивал отца о работе, нет. Но удары получал неоднократно, с удивительной регулярностью. Таким образом Ричи изливал свое раздражение, а предугадать, что именно вызовет его раздражение, было почти невозможно. Хотя… Похоже, такую реакцию вызывало любое вторжение в то, что он считал сугубо личным, своим. Однажды, разговаривая с отцом в его спальне и рассказывая о том, как стал свидетелем кровавой драки двух мальчишек, Халид без всякой задней мысли положил руку на гитару, всегда стоящую прислоненной к стене рядом с постелью, и лишь чуть-чуть тронул струну — то, что ему месяцами хотелось сделать; и тут же, не успел затихнуть звук, Ричи размахнулся и ударом отшвырнул Халида к стене.
— Держи подальше от этого инструмента свои грязные лапы!
И Халид, конечно, в дальнейшем так и делал. В другой раз Ричи ударил его за то, что тот полистал оставленную отцом на кухонном столе книгу, где были картинки с обнаженными женщинами. А еще был случай, когда Халиду досталось за то, что он слишком долго пялился на бреющегося перед зеркалом отца. Так Халид понял, что лучше держаться от отца подальше, но, увы, это не избавило его от побоев, иногда и вовсе беспричинных. Удары редко бывали так сильны, как тот, самый первый, и никогда больше не вызывали ощущения такого шока. Но это были удары, и память о них откладывалась в каком-то тайном уголке его души.
Иногда Ричи бил и Аиссу тоже — если обед запаздывал, или если она слишком часто подавала на стол приправленную карри баранину, или если ему чудилось, что она в чем-то не согласна с ним. Это было для Халида похуже, чем самому получить удар. Как это, кто-то осмеливается поднять руку на Аиссу? В первый раз, когда это случилось как-то во время обеда, рядом с Халидом на столе лежал большой кривой нож, до которого он запросто мог дотянуться. И он, возможно, так и сделал бы, если бы не Аисса. Несмотря на негодование, унижение и боль, она прочла мысли Халида и с помощью одного-единственного яростного взгляда запретила ему даже и думать о таких вещах. И в дальнейшем он сдерживал себя всякий раз, когда Ричи бил Аиссу. Это Халид умел — сдерживать себя; навык, унаследованный от терпеливых, способных вынести все на свете дедушки с бабушкой, которых он никогда не знал, и длинной вереницы более ранних предков, угнетенных азиатских крестьян. Совместная жизнь с Ричи позволила Халиду довести этот навык до уровня чистого искусства.
Друзей у Ричи было немного, по крайней мере таких, которых приглашают в дом. Халид знал всего
