— Да,— кивнул Деккерет.— Это вина, которую мне предстоит нести всю жизнь.— Поразительное спокойствие вдруг охватило его. Он ни в чем не был уверен, кроме того, что во сне, наконец, встал лицом к лицу с событиями в Канторском лесу и взглянул на то, что он там натворил и чего не сделал. Но, понимая это, он не мог выразить словами, что глупо мучить себя всю жизнь за один беспечный поступок, наступил момент отбросить самобичевание и заняться делом. И теперь простил себя. Он приехал в Сувраель ради искупления, и каким-то образом получил его, за что должен благодарить Баржазида.
— Возможно, я мог бы спасти ее, а возможно, и нет. Смерть есть смерть, да, Баржазид? И я должен служить не мертвым — живым. Едем. Разворачивай флотер, мы возвращаемся в Толигай.
— Но… а как же с вашим визитом на пастбища?
— Идиотское поручение. Недопоставки мяса! Вопрос уже решен. Так что, в Толигай.
— А там?
— Ты поедешь со мной в Замок Горы, покажешь свою игрушку Венценосцу.
— Нет!— в ужасе выкрикнул Баржазид. Впервые с тех пор, как они познакомились, он по-настоящему перепугался.— Прошу вас…
— Отец?— окликнул его Динитак.
Под палящими лучами солнца парнишка здорово загорел, лицо его казалось совсем черным. И надменным.
— Отец, поезжай в Замок Горы, пусть все увидят, ЧТО ты сделал.
Баржазид облизнул пересохшие губы.
— Я боюсь…
— Нечего бояться, наступает наше время.
Деккерет переводил взгляд с одного Баржазида на другого.
Старик оробел и как-то съежился, зато парень совершенно преобразился. Он чувствовал, что происходит историческое событие, свершается перестановка могущественных сил, которые он едва понимал.
Баржазид сказал хрипло:
— А что будет со мной в Замке Горы?
— Не знаю,— ответил Деккерет,— вполне возможно, что голову твою выставят на всеобщее обозрение на шпиле башни Властителя Симинэйва, а может быть, ты займешь место среди Великих Сил Маджипуры. Случиться может все что угодно, откуда мне знать?— Он понимал, что ведет себя неосмотрительно, потому что ему безразлична была судьба Баржазида и он не испытывал ненависти к коротышке, а только какую-то порочную благодарность за то, что тот помог ему справиться с собой.— Все зависит от Венценосца. Но одно я знаю точно — ты едешь со мной со своей машиной. Все, разворачивай флотер!
— Но день еще не кончился,— отговаривал Баржазид,— слишком жарко.
— Ничего, выдержим. Едем, и побыстрее! Нужно успеть захватить в Толигае корабль. К тому же в городе есть женщина, с которой я хочу увидаться до отплытия.
Это произошло в юности того, кто стал впоследствии Властителем Деккеретом при Понтифике Престимионе. А юный Динитак Баржазид стал первым повелителем Сувраеля и владыкой душ всех спящих Маджипуры, именуемым отныне королем Снов.
Шесть
Художник и Меняющий Форму
Это стало укоренившейся привычкой. Душа Хиссуна была открыта для всего, а Счетчик Душ — ключ к безграничному богатству нового восприятия. Он, один из жителей Лабиринта, получал особое ощущение мира, пусть немного неясное и нереальное, вроде названий на картах. Только мрак и закрытость Лабиринта имели сущности, все прочее — туман. Но в то же время Хиссун уже побывал на всех континентах, Пробовал необычную пищу, видел жуткие пейзажи, испытал холод и жару, и через все это пришел к более всестороннему пониманию сложного окружающего мира, что, как он подозревал, удавалось очень немногим. И вот возвращался и возвращался к Счетчику Душ. Но больше не подделывал пропуск: он настолько часто бывал в архивах, что стражи лишь приветствовали его кивком головы и без слов пропускали внутрь, где в его распоряжении были миллионы «вчера» Маджипуры. Часто задерживался всего на несколько минут, пока определял, что не найдет сегодня ничего нового чтобы, двигаться дальше по дороге знаний. Иногда с утра в быстрой последовательности вызывал и обрывал по восемь, десять, пятнадцать записей. Разумеется, ему известно, что каждая душа таит в себе целый мир, но не каждый такой мир одинаково интересен. Так он искал и искал душу, способную открыть для него нечто новое, и делал иной раз неожиданные находки. Например, обнаружил человека, полюбившего Меняющего Форму.
Излишества изгнали художника Териона Нисмайла из хрустальных городов Замка Горы в мрачные леса западного континента. Всю жизнь он прожил среди чудес Горы, путешествуя, согласно требованиям своей профессии, по пятидесяти городам, и каждые несколько лет сменяя роскошь одного на чудеса другого. Родился живописец в Дэндилмире, и на первых его полотнах запечатлелись сцены Сверкающей Долины, буйные и страстные от вложенного в них пыла юности. Несколько лет прожил в поразительном Кэнзилэйне, городе говорящих статуй, потом во внушающем благоговение Сти, от одного предместья которого до противоположного не меньше трех дней пути, побывал в Халанксе, расположившемся почти у окраины Замка, и пять лет провел в самом Замке, где создавал картины придворной жизни Венценосца Трэйма. Его полотна высоко ценились за холодную сдержанность и изящество, отражающие высшую степень совершенства Пятидесяти Городов. Но тем не менее, красота этих мест со временем перестала трогать душу и чувства художника, и когда Нисмайлу исполнилось сорок лет, он начал сравнивать совершенство с застоем и не мог глядеть на самые знаменитые свои работы. Душа требовала непредсказуемости, преобразования.
Высшей критической точки, наибольшей глубины кризиса живописец достиг в садах Толингарского Барьера, удивительном парке, раскинувшемся между Дэндилмиром и Стипулом. Венценосец заказал серию картин о садах, чтобы украсить беседку из ползучих растений, выстроенную у края Замка. И Нисмайл услужливо проделал далекое путешествие вниз по склонам колоссальной Горы прошел миль сорок по парку, выбирая подходящее место для работы, и установил мольберт на Казкаском Мысе, где горизонтальная линия сада тянулась вдаль гигантскими зелеными, симметрично пульсирующими завитками. Он бывал здесь еще мальчишкой. На всей Маджипуре нельзя найти места более безмятежного и чистого. Толингарские сады составляют растения удивительной красоты и опрятности, их не касаются руки садовников. Деревья и кустарники развиваются в грациозной симметрии, регулируя промежутки между собой и подавляя всю близлежащую траву. Когда они роняли листья или считали необходимым избавиться от засохшей ветви, собственные ферменты быстро разлагали сбрасываемый материал, превращая его в полезный компост. Этот сад основал Властитель Ховилбов более ста лет назад. Его преемники Властитель Кэнэтэ и Властитель Сирран продолжили и расширили программу генетически управляемых преобразований, и уже в царствование Властителя Трэйма замысел был завершен, так что творение, казалось, застыло, навечно прекрасное. Это было само совершенство, которое и решил запечатлеть Нисмайл.
Он стоял перед чистым холстом, глубоко и спокойно втягивая воздух, как всегда, когда готовился войти в транс. А потом в одно мгновение дух его, отрешившись от сознания, впитал в себя миг уникальности видимой сцены психофизическим восприятием. Он обвел взглядом нежные холмы в зарослях кустарника с изящными иглами листвы — и волна бунтарской ярости захватила его. Живописец затрепетал, пошатнулся и чуть не упал. Этот замерший пейзаж, это место, чистое и прекрасное, этот непогрешимый и бесподобный сад не нуждались в нем. Он и сам по себе был неизменным, как картина, так же безупречно застыв в своем невидимом ритме до конца времен. Как страшно! И как ненавистно! Нисмайл пошатнулся, прижав ладони к
