хижины, когда заметил бледную стройную фигуру, быстро пробирающуюся сквозь густую заросль синелистого кустарника на берегу. Он выскочил из воды.
— Подожди! — закричал.— Пожалуйста… не бойся!.. не уходи!..
Фигура исчезла, но Нисмайл, бешено продираясь сквозь подлесок, снова увидел ее через несколько минут совершенно случайно у гигантского дерева с красной корой.
Пораженный, Нисмайл замер — это был человек, женщина.
Стройная, юная и нагая. С густыми каштановыми волосами, узенькими плечами, небольшой высокой грудью, яркими глазами, она, казалось, совершенно не боялась его, лесовика, который слишком очевидно наслаждался нежданной радостью встречи. Пока он собирался с мыслями, она неторопливо оглядела его и сказала со смехом:
— Какой исцарапанный! Разве ты не умеешь бегать по лесу?
— Я не хотел, чтоб ты ушла.
— Ну, далеко я бы не ушла… Знаешь, я долго за тобой следила, пока ты меня заметил. Ты из хижины, правильно?
— Да-а, а ты? Где ты живёшь?
— Здесь и там, повсюду,— прозвучал мелодичный ответ.
Он смотрел на нее в изумлении. Красота ее восхищала, бесстыдство потрясало. Ему подумалось, что она вполне может оказаться галлюцинацией. Откуда взялась? Что делает обнаженная девушка одна в этих дебрях?
Девушка?
Конечно, нет, дошло до него с внезапной краткой горечью ребенка, жаждавшего во сне сокровища, обретшего его, и проснувшегося. Вспомнив, как легко метаморф стал его отражением, Нисмайл понял, что это просто какая-то шалость, маскарад. Он пристально изучал ее, выискивая признаки метаморфа: следы желтоватой кожи, острые выпирающие скулы, косящие глаза. Выискивал эти следы на бесстыдно-веселом лице, но тщетно. Во всех отношениях она выглядела человеком. И тем не менее… поскольку встретить здесь кого-нибудь из соплеменников было просто-напросто невероятно, а кого-нибудь из пуириваров — вполне возможно, то…
Он не хотел верить в это, и решил воспринимать возможный обман сознательно и доверчиво, в надежде со временем больше поверить в ту, кем она казалась.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Сэрайс. А тебя?
— Нисмайл. Где ты живешь?
— В лесу.
— Значит, тут неподалеку поселок?
Она дернула плечом:
— Я живу одна.— Она подошла к нему. Он почувствовал, как напрягаются его мускулы по мере ее приближения. В животе что-то ёкнуло, кожу словно обожгло — это девушка легонько коснулась порезов от ветвей на его руках и груди.— Больно?
— Начинают болеть. Я их промою.
— Да, пожалуй. Давай вернемся к запруде. Я знаю тропку получше той, по которой ты мчался сломя голову, Иди за мной.
Она отошла в сторону, раздвинула ажурные ветви густой заросли папоротников, открыв узкую, но хорошо утоптанную тропинку. Грациозно рванулась вперед, и он побежал следом, восхищаясь легкостью ее движений, игрой мышц спины и ягодиц. Он нырнул в воду секундой позже нее, взметнув фонтаны брызг. Холодная вода успокоила саднящие царапины. Когда они вышли из воды, его властно потянуло привлечь девушку к себе и обнять, но он не посмел. Они растянулись на поросшем мхом берегу. В глазах ее сверкало озорство, недоброе озорство.
— Моя хижина недалеко,— сказал он.
— Я знаю.
— Не хочешь заглянуть туда?
— В другой раз, Нисмайл.
— Хорошо, в другой, так в другой.
— Откуда ты? — поинтересовалась она.
— Я родился близ Замка Горы. Знаешь, где это? Я был придворным живописцем Венценосца, но не обычным — я пишу душой. Понимаешь, это… как бы переносишь душой картину на холст… Я могу показать. Я смотрю на что-нибудь внутренним взором, проникаю в его суть и охватываю душу увиденного своим подсознанием, затем впадаю в транс, почти засыпаю, преобразую увиденное в что-то свое и переношу на холст.— Он помолчал.— Это лучше увидеть.
Она, кажется, почти не слушала его.
— Ты хочешь ко мне прикоснуться, Нисмайл?
— Да. Очень.
Густой и мягкий мох напоминал толстый ковер. Она подкатилась к нему, и рука его нависла над ее телом, и тогда он заколебался: он был убежден, что она метаморф и играет с ним в какую-то извращенную игру Меняющих Форму, и наследие тысячелетнего страха и ненависти поднялось в нем. Он страшился ее прикосновения, боялся найти ее кожу липкой и отвратительной, какой, по его мнению, должна быть кожа метаморфов. А еще он боялся, что она изменится, обернется чуждой тварью, когда будет покоиться в его объятиях. Глаза ее приблизились, губы раскрылись, язычок дразняще мелькнул за белыми зубами, как змеиный,— она ждала. В ужасе он заставил свою руку лечь на ее грудь. Кожа была теплой и упругой, чувственной плотью человеческой женщины — настолько он мог припомнить после стольких лет одиночества. С тихим вскриком она прижалась к нему, На один пугающий миг безобразный образ метаморфа мелькнул в сознании — угловатый, длиннорукий, длинноногий, безносый, но он отмел его прочь и, приподнявшись, лег и вдавился в ее сильное гибкое тело.
Долгое-долгое время спустя они лежали бок о бок, умиротворенные, сцепив руки и ничего не говоря. Даже когда пошел легкий теплый дождь, не шевельнулись, позволяя быстрым острым каплям свежестью омывать разгоряченные тела. Наконец он открыл глаза и обнаружил, что она смотрит на него с сильным любопытством.
— Я хочу нарисовать тебя,— сказал он.
— Нет.
— Не сейчас. Завтра. Ты придешь ко мне в хижину, и…
— Нет.
— Я уже несколько лет не пробовал писать. Для меня очень важно начать сызнова. И я очень хочу написать тебя.
— А я очень этого не хочу,— ответила она.
— Пожалуйста!
— Нет,— повторила Сэрайс мягко, откатилась от него и встала.— Рисуй джунгли, запруду. Только не меня, Нисмайл, хорошо?
Неторопливым жестом он дал понять, что согласен.
— Теперь я пойду,— сказала она.
— Скажи, где ты живешь?
— Я уже говорила. Здесь и там. В лесу. Почему ты задаешь такие вопросы?
— Я не хочу терять тебя, а если ты исчезнешь, откуда мне знать, где искать?
— Но я ведь знаю, где тебя найти,— засмеялась Сэрайс. — По-моему, этого хватит.
— Ты придешь завтра ко мне в хижину, да?
— Да.
Он взял ее за руку и потянул к себе. Но теперь уже колебалась она. Тайна ее стучала в висках. Она не сказала ничего, кроме своего имени. С трудом верилось, будто она, как и он, в одиночестве живет в джунглях и бродит по ним из прихоти, но он сомневался что сумеет отыскать и указать ей несоответствие между ее— словами и действительностью. И все-таки самое вероятное объяснение — она метаморф, впутавшийся по непонятной причине в связь с человеком. Он всеми силами сопротивлялся этой мысли, но
