Она потратила, как ему показалось, добрых двадцать минут, пока вертела в руках эмблему его должности — маленький золотой эполет-звезду, который он должен был носить на левом плече в петле ленты. Она беспрестанно перемещала его на долю дюйма то туда, то сюда, чтобы добиться точного его расположения в середине, пока наконец не сказала:
— Все в порядке. Годится. Ну посмотри, как тебе нравится?
Она вынула свое старомодное зеркальце с ручкой, покрытой пятнами и ржавчиной, со стертой обратной стороной, и поднесла к нему. Хиссун с трудом различил свое искаженное отражение, выглядевшее совершенно незнакомым: сплошь пышность и блеск, словно он вырядился на карнавал. Костюм казался театральным, показным, нереальным. И все же он осознавал новую для себя манеру держаться и властность, просачивающиеся внутрь его души из его одежды. Как странно, думал он, что поспешная подгонка у портного в затейливой Мастерской Масок могла произвести такую мгновенную трансформацию личности — нет больше Хиссуна-ободранца, всеми гонимого уличного мальчишки, нет больше Хиссуна — беспокойного и неуверенного молодого клерка, но есть теперь щеголь Хиссун, Хиссун-павлин, Хиссун — гордый товарищ Коронованного.
И Хиссун непунктуальный. Хотя если он поспешит, он может успеть вовремя в Большой Зал Понтифика.
Но как раз вернулась с работы его мать Элзинома, и снова маленькая задержка. Она вошла в комнату, худощавая, темноволосая, бледная и уставшая, и посмотрела на него с благоговением и удивлением, словно кто-то поймал комету и отправил ее кружиться по их мрачной квартире. Глаза матери ярко блестели, от нее исходило свечение, какого он никогда прежде не видел.
— Как чудесно ты выглядишь, Хиссун! Как восхитительно!
Он улыбнулся и повернулся кругом, чтобы продемонстрировать свое царственное убранство.
— Это просто смех, не так ли? Я выгляжу как рыцарь, только что спустившийся с Горы Замка!
— Ты выглядишь, как принц! Ты выглядишь, как Коронованный!
— О, да! Лорд Хиссун. Но для этого мне нужна горностаевая мантия и отличный зеленый камзол и, возможно, большая яркая подвеска в форме лучистой звезды. Пока же и этого вполне достаточно, а, мать?
Они рассмеялись, и она обхватила сына, и они закружились в лихом быстром танце. Потом отпустила его и сказала:
— Но время не терпит. Ты должен быть уже на празднестве.
— Да, должен,— он направился к двери.— Как все это странно, а, мать? Обедать за одним столом с Коронованным… сидеть рядом с ним… сопровождать его в великом крестном ходе… жить на Горе Замка.
— Да, очень странно,— тихо сказала Элзинома.
Они выстроились в одну линию — Элзинома, Айлимар, его младшая сестра Мараун… и Хиссун торжественно поцеловал их, сжал их руки и отпрянул, боясь, что они помнут его одежду в попытке крепко обнять его. И он снова увидел, что они смотрят на него, как на некое божество или по меньшей мере на самого
Коронованного. Было тихо, словно он больше не принадлежал этой семье или никогда ей не принадлежал, а спустился с неба, чтобы с важным видом походить по этим мрачным комнатам. Порой он сам чувствовал себя так, будто не провел эти восемнадцать лет в нескольких комнатушках в первом кольце Лабиринта, а действительно всегда был Хиссуном Замка, рыцарем и доверенным лицом, завсегдатаем королевского двора и знатоком всех его удовольствий.
Безумие. Сумасшествие. Ты должен всегда помнить, кто ты есть, говорил он себе, и с чего начал. Но тяжело удержаться от дум о переменах, происходящих в их жизни, об этих переменах и размышлял он, спускаясь по бесконечно закручивающейся лестнице на улицу. Так много изменилось. Когда-то он и его мать работали на улицах Лабиринта. Она выпрашивала кроны у проходящих джентри [1] для своих голодных детей, а он настойчиво предлагал туристам за полроала показать живописные чудеса подземного города. А теперь он стал юным протеже Коронованного, а она, через его новые связи,— хранительницей вин в кафе Двора Небесных Тел. Все достигнуто благодаря везению, чрезвычайному и невероятному везению.
Или это было не только везение? — думал он. Тогда, много лет назад, когда он, десятилетний, навязывал свои услуги гида тому высокому светловолосому человеку, ему действительно повезло. Незнакомец был не кто иной, как Коронованный лорд Валентайн, свергнутый и изгнанный, пытавшийся в Лабиринте завоевать поддержку Понтифика, чтобы снова занять свое место на троне.
Но само по себе это не могло к чему-то привести. Хиссун часто спрашивал себя, что в нем было такого, что понравилось лорду Валентайну и что заставило Коронованного запомнить его и найти после победы восстановления и взять с улицы работать в Архив, а теперь зачислить в самое близкое свое окружение. Возможно, его непочтительность. Его колкие замечания, его холодная небрежная манера, отсутствие благоговейного страха перед коронованными и понтификами, его способность даже в десятилетнем возрасте тщательно следить за собой, Это, должно быть, произвело впечатление на лорда Валентайна.
Эти рыцари Горы Замка, думал Хиссун, все такие вежливые, с изысканными манерами, должно быть, я показался ему более чужеродным, чем гайрог. И все же в Лабиринте полно хулиганистых мальчишек. Любой из них мог оказаться тем, кто дернул бы Коронованного за рукав. Но им оказался я. Везение? Везение.
Он вышел на маленькую пыльную площадь у своего дома. Перед ним лежали узкие кривые улочки района Гваделумского Двора, в котором он провел большую часть своей жизни. Над ним поднимались ветхие здания давностью в тысячи лет, перекошенные от возраста, образовавшие ограничивающий частокол его мира. Под режущим глаза белым светом, слишком ярким, едва ли не потрескивающим от собственного напряжения, все кольцо Лабиринта купалось в том же неистовом свете, имевшем так мало общего со светом мягкого золотисто-зеленого солнца, чьи лучи никогда не достигали этого города. Рассыпающаяся серая кладка старых зданий, казалось, источала каменную усталость. Хиссун с удивлением подумал: замечал ли он когда-либо прежде, насколько мрачно и убого было здесь.
На площади было тесно. Немногие жители Гваделумского Двора помышляли о том, чтобы проводить свои вечера в своих тусклых маленьких квартирках, и они стекались сюда, чтобы бесцельно кружить в общем беспорядочном гулянии. И когда Хиссун в своей новой блестящей одежде пошел сквозь эту гуляющую толпу, казалось, что все, с кем когда-то был знаком, либо смотрели на него сердитым пристальным взглядом, либо давились от смеха. Он увидел Ванимуна, который был его ровесником, а одно время почти как братом. Его маленькую сестру, стройную, с миндалевидным разрезом глаз, не такую уж и маленькую теперь. Хеулан, трех его братьев, неповоротливых, больших. Никкилона и крошечную остролицую Гизнет, и уруншу с бусинками глаз, которая продавала засахаренный корень чумбы, и вора- карманника Конфалума, и старых сестер гайроженок, о которых все думали, что они в действительности были метаморфами, чему Хиссун никогда не верил, и еще многих. Все смотрели и молча вопрошали его: зачем ты напустил на себя столько важности, Хиссун? Зачем эта помпезность, эта пышность?
Смущенный, он пересек площадь, с ужасом сознавая, что банкет уже скоро должен начаться, а ему еще нужно преодолеть огромное расстояние. И все, кого он когда-либо знал, стояли на его пути, разглядывая его.
Ванимун был первым, кто выкрикнул:
— Куда ты собрался, Хиссун? На маскарад?
— Он уезжает на Остров поиграть в гольф с Леди!
— Нет, он собирается охотиться на морских драконов с Понтификом!
— Дайте мне пройти,— тихо сказал Хиссун, поскольку они уже тесно сжимались вокруг него.
— Дайте ему пройти! Дайте ему пройти! — Весело повторяли они, но сами не отодвигались.
— Где ты достал эту нарядную одежду, Хиссун? — спросила Гизнет.
— Одолжил,— сказал Хеулан.
— Украл, ты хочешь сказать! — крикнул один из братьев Хеулан.
— Увидел пьяного рыцаря в переулке и раздел его догола.
— Уйдите с дороги,— сказал Хиссун, с трудом сохраняя спокойствие.— У меня важное дело.
