обладает чем-то подобным. Недоступным для других, как вы удачно выразились. Не каждый только об этом догадывается.
– Все-то вы как-то… – Капитан правой рукой изобразил нечто среднее между ползущей змеей и плывущей рыбой. – Словами жонглируете, от ответов уходите. Уходите, уходите, не спорьте. – Он погрозил мне пальцем, хотя и не пытался протестовать. – Можете конкретно рассказать о каком-нибудь своем умении?
– А вы можете превратиться во что-нибудь ма-а-аленькое, например, в мышь, – передразнил я капитана голосом Кота в сапогах из мультика.
Он послушно улыбнулся, а потом внезапно посерьезнел.
– Знаете, я столько интересного о вас услышал. В основном от ваших студенческих друзей.
– До школьных пока не добрались?
– Не добрался. Пока.
– Доберетесь, верю. – Я тоже зевнул. Заразная штука, эта зевота. – Настырности в вас хоть отбавляй, и человек вы неглупый. Только ведь… напрасно все это.
– Напрасно?
– Конечно. Впрочем… упорство надо вознаграждать. Вы просили рассказать об одном из своих умений – пожалуйста, я расскажу. Причем как раз о том, что вас больше всего интересует. Мне ничего не стоит сказать вам сейчас несколько слов. Самых обычных на ваш взгляд, вы не почувствуете в них ничего дурного. Вы совершенно нормально проведете остаток сегодняшнего дня и ляжете спать. вам приснится сон. Даже не кошмар в привычном понимании. Просто неподходящий для вас сон… Долго объяснять, да не суть… И утром вы покончите с собой.
Капитан молчал, сидя с полуоткрытым ртом и механически покручивая пальцами кружку на столике. Он мне поверил. И испугался, как и должен любой нормальный человек. Я вовсе не хотел его запугивать, это просто побочный продукт.
– Вы можете примерить ко мне сто пятую или сто десятую, только это совершенно бесполезно, и вы это понимаете. Меня не осудит ни один суд по очень многим причинам. Начиная с полного отсутствия мотивов. Так что сдавайте дело в архив, капитан, наверняка ведь уже начальство на вас давит – столько времени возитесь с банальным самоубийством.
Я встал. Обошел столик и наклонился над капитаном.
– И не волнуйтесь, прошу вас. Я не говорил вам тех самых слов. И не собираюсь говорить в будущем. Вы этого, наверное, не поймете, но это в числе прочего означает, что вы не сможете доставить мне серьезных неприятностей.
Я сделал несколько шагов к витому металлическому заборчику, но потом обернулся к столику, за которым все так же неподвижно сидел капитан, еще раз.
– Еще одно. Избавьтесь от пепельницы в своем кабинете.
Люди стыдятся быть такими как все. Люди стремятся стать другими, непохожими. Отличаться от массы. Выделяться из толпы. Им иногда даже не так важно, вверх или вниз. Кто-то противопоставляет себя обществу, кто-то считает, что живет над ним или вне его.
Глупцы. Их попытки так же нелепы и бесплодны, как пресловутые потуги трех мух выскочить из плоскости, через них проходящую.
А главное, результат – если бы они могли его добиться – их бы не порадовал. Быть вне – это потрясающе здорово. И неимоверно грустно. Потому что я один.
Один в объятиях любимой жены и в переполненном зале, в тесной компании друзей и на многолюдной площади. У меня превосходно получается претворяться нормальным человеком, значит, я способен воспринимать мир и со своей плоскости, и с плоскости обычных людей. Я понял это сравнительно недавно и осознал значение этого факта. Я многое могу… Только все это бессмысленно, глупо. Это не для кого.
Солнце только-только начало скатываться по гладкому ярко-синему небу за горизонт. Мы идем из садика, Кристинка скачет вокруг меня, непостижимым образом ухитряясь не споткнуться на неровной тропинке.
– Смотри под ноги! – строго говорю я, поправляя ей сползшую на затылок панамку. – Иди спокойно.
Три или четыре шага она честно слушается папу. Потом прыганье начинается снова. Я закатываю глаза и прикидываю, сколько раз мне еще придется повторить свои наставления, учитывая, что до дома осталось метров сто пятьдесят. Или проще взять за руку?
Когда я уже склоняюсь именно к такому варианту, дочка вдруг успокаивается сама. Поворачивает ко мне умилительно серьезное лицо.
– Папа, ты знаешь, что я сегодня видела? Когда мы гуляли в садике? Я видела, как шел снег.
– Что?!
– Снег. – Вздыхает. – Только кроме меня его почему-то никто не видел… Папа! Почему ты плачешь, папа?..
Вовремя остановиться
Нет, много я на своем веку повидал навороченных тачек, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с той, что сейчас красовалась на моем экране. С момента стыковки прошло уже минут пять, а я только и делал, что глупо таращился на это чудо, хотя, само собой, мне полагалось предпринять более активные действия.
Работаю я на полуавтоматической заправочной станции и, сами понимаете, удивить меня внешним видом звездолета весьма проблематично. Хоть и располагаемся мы, мягко говоря, не на самом оживленном участке космических дорог, все равно, за десять лет работы мимо меня прошла не одна сотня богатых, роскошных и просто умопомрачительно шикарных машин. Это только вначале впечатляет, довольно быстро я научился равнодушно и где-то даже снисходительно взирать на выпендреж клиентов.
Разумные везде одинаковы… Тщеславие вовсе не привилегия человека, это универсальный порок. Я не знаю ни одной расы, не пораженной этим хроническим недугом. Разве что дродги, но я бы вообще не относил их к разумным, между нами говоря. А вот ашкезиты, вопреки мнению очень многих, не менее тщеславны, чем мы с вами. Просто они привыкли кичиться не богатством и известностью, а напротив, бедностью и убогостью.
Но подавляющее большинство разумных в этом отношении мало отличается от людей. И если уж ты достиг чего-то в этой жизни, то ни за что не станешь разъезжать в штампованной железке. Причем, чем выше ты поднялся, тем глубже будет пропасть между шедевром дизайнерской мысли, стоящим в твоем гараже, и скромным средством передвижения рядового обывателя.
Какие только фантастические замыслы не приходят в головы обладателей толстых кошельков и нанятых ими дизайнеров! Самые безумные идеи нашли воплощение в их звездолетах. Но все это выглядело дешевой бижутерией на фоне подлинного бриллианта чистейшей воды, находящегося сейчас в десяти шагах от меня.
Настоящая роскошь, она в простоте. Не в нарочитой, искусственно созданной посредством всевозможных ухищрений, а в той небрежной, ясной и прозрачной, как капля дистиллированной воды, простоте, доступной лишь сильным мира сего.
Корпус корабля переливался ровным серебристо-стальным цветом. Но, конечно, это была не сталь. Это было не серебро и даже не платина. Строчка внизу экрана со спокойствием бездушной машины сообщала мне невероятный итог спектрального анализа. Гиперстабилизированный вольфрам.
Сложно даже вообразить, что стоило дороже, сам материал или обработка того, что обработать практически невозможно. Я бы с полным основанием смог считать себя богачом, если бы незаметно отколол себе от этого звездолета кусочек размером с ноготь большого пальца. Впрочем, для этого потребовалась бы небольшая атомная бомба. Большая атомная бомба, поправил я себя, немного подумав.
Я наконец усилием воли вывел себя из транса и приступил к исполнению своих профессиональных обязанностей. Мне представилась возможность срубить нехилые чаевые, но с каждой секундой задержки я самолично сводил ее на нет.
– Компания «Больцано рифорнименто» рада приветствовать вас на одной из своих станций, – скороговоркой произнес я стандартную фразу в коммуникатор. – Вы поступили совершенно правильно, выбрав именно ее, – а что он еще мог выбрать, если в радиусе ста парсеков больше нет ни единой заправки? Совсем не потому, что БР вытеснил отсюда всех конкурентов, просто никто, кроме нас, не
