Прибалт уверил, что с Юстинианом он несколько раз говорил, и тот все осознал. В том числе и как себя вести дальше. И неожиданно попросил:
– Извини, но я могу подежурить у дфери, пока ты разговариваешь?
Я остановился.
– Не понял?
– У дфери. Постоять. Я же говорю, кажется, с ними у нас не получилось когда-то. Чтобы сейчас получилось, я не буду заходить.
– Ингвар, я все понимаю, но ты мне нужен там. Бог с ними, делами прошлого. Не получится – и ладно. Но, понимаешь, я оттуда выйти хочу. И в случае чего ты мне поможешь. Ни Юс, ни Дэйзи этого не смогут.
– Хорошо… Да. Сделаем так.
Я хлопнул его по плечу, и мы нырнули в темный коридор, ведущий на лестницу.
…Переговоры оказались успешными. Шолль торговался умело, но строго по делу. Его напарник, Дитрих Райцингер, по-русски не говорил и лишь курил сигарету за сигаретой, разглядывая карту и пометки расстояний. Конвой рисовался довольно сложным, но весьма интересным. Действительно, не до Киева, а гораздо «далее» – в Архангельск. Почему немцы едут на север ЕРФ, я не стал уточнять. Что за груз мы повезем, Шолль тоже не рассказал.
– Считайте, что в трэке детали к компьютерам. Этого достаточно для выбора стиля вождения?
– Вполне, герр Шолль.
– Отлично. Мне нравится, как вы ведете дела, Змей. Надеюсь, и на дороге себя покажете с лучшей стороны.
Я кивнул. Оттмар о чем-то переговорил с Дитрихом, взял стил.
– Мы готовы подписать контракт.
Оставалось только активировать сенсорный экран и развернуть к нему ноут. Шолль и Райцингер оставили автографы, заверенные личными кодами.
– Выезжаем завтра в шесть тридцать, – сообщил Оттмар.
Номер оказался пуст. Дэйзи с Юстинианом обнаружились на берегу прудика. Сашка травил студенческие байки, Лера хихикала. Завидев нас, Саня вскочил:
– Ну как? Говорите, давайте! Что, получилось?
– Вполне. Мы едем в Архангельск.
Юс присел и открыл рот.
– О! Ого! О-го-го! – И, не переставая огогокать, полез обниматься.
Пришлось вырываться. Юстиниан с тем же запалом обнялся с Ингваром, понял, что латыша ему не поднять, и подхватил Дэйзи. Лерка царственно описала круг по воздуху.
– Ладно, пошумели – и хорошо. Немцы хотят выезд в полседьмого, первая остановка – Киев.
Юс закивал и рванул к терминалу. Ингвар неспешно последовал за ним. Я поймал Дэйзи за локоть.
– Все нормально, – улыбнулась она. – Мы ведь команда и должны поддерживать, и прочее.
– Но если тебе неприятно…
– Жень. Не надо. Пусть все будет нормально. О’кей?
– Да, конечно. О’кей.
В Киев добрались без приключений. До Житомира ехали довольно медленно, «тройка» нынче не в лучшем состоянии. Под Чудновом вообще чуть не потеряли Юса – он красиво уехал в кювет. Трассу Е-40 подлатали гораздо качественнее: «Фрайтлайнер», привыкший к немецким дорогам, принял ее без особого упрямства, и в столицу Украины конвой прибыл около двух пополудни. Для стоянки немцы выбрали терминал в Вишневом. Шолль и Райцингер, прихватив Бутю, отправились штурмовать таможенный комитет. Предупредили, мол, дело не слишком быстрое и завтра у нас точно выходной. А то и два-три.
Конечно, Юстиниан потащился осматривать город. Удивительно, но в этот раз ему удалось заманить не только Ингвара, но и меня. Дэйзи осталась на терминале.
Байки оставили на стоянке у метро. Пока ехали до «Крещатика», Саша с горящими глазами перечислял, что он хочет увидеть. Интересно, это ему удастся? Судя по списку – вряд ли. Тут на неделю хватит.
– Юс, уймись. Ты же не в экспедицию приехал.
– Вот, кстати, Змеюка, почему ты никогда не берешь конвои на Киев? Так бы уже давно посмотрели все.
– Как – не беру? А в Борисполь сколько раз ездили?
– Але, ты меня слышишь? Я ж тебе не про Борисполь говорю!
– Слышу. Выходить пора.
В Киеве цвели каштаны. Казалось бы – что такого? В каждом городе есть каштаны и точно так же они цветут. Ничего особенного. Пока не увидишь сам.
Изящные свечи, нежно-белые или розовые, сияют меж ярко-зеленых пятилистников. Аллеи величественных, испускающих свет деревьев повторяют улицы, каштановые рощи карабкаются на холмы и спускаются в низины, окружают памятники, соборы и дома, мерцают в парках и обычных двориках. Сияние длится какие-то две недели – и оно означает, что в древний город вновь пришла весна.
Мы поднялись наверх к Софийскому собору, прошли мимо Михайловского и оказались на Владимирской горке. На постаменте князю-крестителю оказалось довольно удобно сидеть и потихонечку тянуть водичку или пиво, глядя на Днепр, острова и залитый оранжевым закатным светом левый берег.
– Прикиньте, парни, было время, когда вон тот берег был в другой области, – сказал Саша. – Тут – Киевская, а перешел по мосту – Черниговская. Но то все фигня. Когда в двадцатом мирный договор подписывали, то вообще думали страну делить по Днепру. Вот была бы хохма – на метро в другую страну ездить. Такого нигде в мире не было. Или не, вроде было, в Германии. Кажется.
– Не шутишь? – спросил я.
– С чего бы? У меня папа в то время как раз стажировался, документы по разделу лично видел. Они, правда, так и не пригодились. С Сибирью тяжба началась, потом Юриковичи… короче, по областям расчеркнули – и хорош.
– Любопытно. Не знал.
Князь вместе с нами вглядывался в Днепр.
…Вечером я понял, что означает выражение «киевские кручи». Холмистый город Киев, как-то совсем не плавные в нем подъемы и спуски. И много их.
Ноги судорожно напоминали о марш-броске имени Юсового любопытства. Прогулка-то оказалась насыщенной. «Сидячий образ жизни сказывается», – ржал Саня. Парадокс: каждый день преодолеваем несколько сотен километров, а образ жизни все равно обзывают сидячим.
Дэйзи открыла дверь – и я слегка оторопел. Конечно, к сменам ее образа уже можно и привыкнуть, но такой вариации я еще не видел. Дэйзи, подвид – домашний. В халатике, босиком, волосы закручены в узелок и заколоты ручкой. Веки без теней, тонкие ресницы, ямочки на щеках.
– Нагулялись, парни? – рассмеялась она, отступая с прохода. – А я себе решила выходной по всем правилам устроить.
– Угу, – невнятно сказал я, вваливаясь в номер.
На ее диванчике обложкой вверх лежал «Cosmopolitan».
День следующий я провел в номере, валяясь и почитывая забытый Леркой журнальчик. Ребята отправились гулять: Юс уговорил Дэйзи поехать в ботанический сад любоваться сиренью и магнолиями. Ингвар тоже ушел с ними, а добрался ли он до цветущего и пахучего – уж не знаю.
Немцы куда-то запропастились. Втайне я надеялся, что их сожрала и переварила бюрократическая машина. Особенно Дитриха – молчун почему-то действовал на нервы.
В праздности мы провели не три, а четыре дня. Уже в сумерках явились немцы и совершенно несчастный Мартин Бутя. Дитрих увел его в корпус, Оттмар ненадолго задержался возле пруда.
