– А ты крепче, чем я думал, двурукий. – Асур медленно поднял руки над головой. – Посмотрим, как ты справишься вот с этим.
Хищной сталью блеснула в его пальцах шумовка.
Колено Владислава Борисовича дрогнуло, отозвавшись револьверным треском. Со стоном инспектор опустил на пол вторую ногу.
– Как же ты рискнул выступить против меня? – поинтересовался Джончег с удивлением. – Ты! Старик!
– У нас героем может быть любой. Даже кабинетный работник.
С кошачьей мягкостью бойцы двинулись в обход друг друга. Глядя на них, Велька забыл, что не крионож в руках асура, не гравискалка, но обычная шумовка. Умение асуров любую, даже самую обыденную вещь превращать в оружие заслуживало легенд.
Человеку этого не дано.
Ибо воистину.
– Частенько ты становился у меня на пути… Хей!
Сталь выжгла в Велькиных глазах огненную дорожку. Удара он не видел, но де Толль схватился за бок.
– Это тебе Майя на вокзале…
Асур перекинул шумовку в левую нижнюю руку. Морщась от боли, инспектор контратаковал, но потерял контроль над планарником. Лезвие исчезло.
– Это, – шумовка зацепила подбородок, оставив красную борозду, – генерал в Кларовых Варах.
Удары сыпались один за одним:
– Самка-головастик с мольбертом! Губернатор! Черная метка! Слежка! Сигареты «Друг»!
– Позвольте… Какие сигареты?..
Вместо ответа асур прыгнул, вскидывая шумовку над головой:
– То-о-о-о!
Змеиным языком плеснул планарник. Де Толль ушел в сторону, нога Джончега подвернулась, и шумовка бессильно загремела по плиткам пола.
Секунду повар стоял, по-крабьи раскинув лапы. На груди и бедре его расплывалась темная влажная полоса. Затем колени асура подогнулись, и он рухнул на пол.
«За что?!» – бился в его глазах немой вопрос.
– За антисанитарию, – объяснил де Толль. – На кухне тараканы, ножи грязные. – Он поднял один из клинков, брошенных в начале боя, и брезгливо поморщился. – А также за пропаганду азартных игр, за сокрытие налогов, за бездушие и цинизм! Запомни, гигант: кто с шумовкой к нам придет – от нее и погибнет.
Он достал батистовый платок и, став на колено, обтер лезвие планарника. Проделано это было с грациозностью танцора фламенко. Тончайшая ткань при этом осталась совершенно целой.
– Владислав Борисович! – с тревогой воскликнул Велька. – У нас минус две минуты!
– Сейчас идем, мой друг. – Он повернулся к асуру: – Джончег, у тебя есть шанс остаться в живых. Скажи, где вы прячете кабину гравилуча?
– Ты думаешь, я отвечу тебе, человек? Я презираю тебя!
– Сильва, сейчас у тебя нет одной ноги. Это не страшно: заменишь ее протезом и будешь скакать на деревяшке, возясь у плиты на каком-нибудь занюханном пиратском бриге. Однако если ты лишишься двух рук, презирать станут тебя.
– Жаба с вами, люди. – Асур бессильно уронил голову. – Кабина в торте.
Близилось время финальной битвы. Двумя взмахами планарника де Толль снес ломоть торта, открывая крышку гравикабины.
– Останешься здесь, мой друг, – обернулся он к мальчишке. – Следи, чтобы асуры не ударили в спину.
– Ну да! – возмутился тот. – Как интересное, так все вам! А я, между прочим…
– Спорить с подружкой будешь, – сухо отозвался Владислав Борисович. – У кафешки на бульваре. Пойми, дружок, это не шутки: Джончег был опасен, а ведь он только гигант крови. Что же говорить о титаниде Утан?
– У меня есть пистолет!
– Не у тебя, у твоего кресильона. А ты о нем почти ничего не знаешь.
– Он мой друг!
– Хотелось бы верить. Слушай, парень: если не вернусь через десять минут, отправляйся следом. Но не раньше, слышишь? И держи ухо востро!
С этими словами де Толль шагнул в кабину.
Впервые за десятилетия унылой чиновничьей жизни он чувствовал себя живым. Старинная мелодия, звучавшая последние дни отрывочными нотами, намеками, полуфразами, полунамеками, вдруг развернулась, обросла словами:
