Молодому человеку, желавшему устроить свою жизнь, новый режим мог предложить только весьма неопределенное будущее. Поражение в войне, тяжелые условия мира, банкротство экономики, голод, растущие цены, черный рынок — все эти беды (и ответственность за наследство, доставшееся от прежнего режима) навалились на тех, кто взял в руки управление государством. Министры Веймарской республики были недостаточно могущественны, чтобы исправить ситуацию своими силами. Так, при необходимости применения военной силы — например, когда надо было подавить восстание «спартаковцев», разгромить революционеров Верхней Силезии или Баварскую советскую республику, — им приходилось обращаться за помощью к фрейкорпам{3}, которые поначалу во всем поддерживали правительство.
Еще раньше Борман провел несколько дней у матери и имел возможность собственными глазами увидеть лидеров нового правительства, назначенных Национальным собранием: коротышку Фридриха Эберта, [18] который из владельца пивной превратился в президента Германии, канцлера Филиппа Шейдемана с манерами изрядно постаревшего франта и заплывшего жиром Маттиаса Эрцбергера. Подобные личности не производили вдохновляющего впечатления на молодежь.
Герман фон Трайенфельз утверждал, что немцы пойдут не за этими жалкими «Schlappschwanze»{4}, а за настоящим мужчиной, который способен командовать, управлять и сможет твердой рукой наладить законность и порядок. При установившейся системе одни ждали указаний из «зала абсурда» в рейхстаге, другие подчинялись требованиям своей партии, а старые консерваторы, объединившиеся теперь под вывеской ДНФП, с головой ушли в сочинительство законов.
Первое выступление против республики в середине марта 1920 года потерпело фиаско. «Бригада Эрхардта» под предводительством лейтенанта военно-морских сил Германа Эрхардта на время изгнала законное правительство из Берлина в Штутгарт. Правительство националистов возглавил бывший глава управления землеустройства Вольфганг Капп, который объявил себя рейхсканцлером и распустил Национальное собрание, вознамерившись восстановить монархию.
Следует упомянуть о человеке, который прилетел в Берлин на ветхом военном самолете, чтобы присоединиться к путчу Каппа. Впрочем, тогда его никто не знал и не мог знать. Кому, кроме кучки мюнхенских националистов, в марте 1920 года был известен художник по имени Адольф Гитлер? За шесть месяцев до этого он был представителем от рейхсвера на митинге, проведенном германской рабочей партией, а теперь выступил с первой речью перед огромной аудиторией. Но год спустя, летом 1921-го, юнкера на [19] севере Германии не могли уже игнорировать его. Вскоре Гитлер стал председателем быстро разраставшейся и чрезвычайно активной политической партии.
Однако затем всеобщая забастовка парализовала страну и смела путчистов. Уже в 1920 году фрейкорпы оказались под запретом.
Страстные дебаты по поводу неудачи этой акции еще продолжались в доме фон Трайенфельзов, когда там появился Борман. В Мекленбурге повстанцы действовали особенно успешно. Они сместили местную администрацию с помощью рейхсвера и фрейкорпов, поддержку которых обеспечил известный всем в округе влиятельный деятель. В то время этот человек отсутствовал, поскольку руководил жестокой расправой над восстанием «красных» в Руре. Лейтенант Герхард Россбах был типичным молодым офицером, военной карьере которого положили конец поражение Германии и условия Версальского договора. Ему выпало в течение нескольких последовавших лет оказывать решающее влияние на судьбу Мартина Бормана, хотя последний — человек абсолютно невоенный и бюрократ по складу характера — не имел ничего общего с искателем приключений, возглавившим объединение военизированных отрядов.
Однако в «период борьбы» (так члены НСДАП называли время до прихода партии к власти в 1933 году) для приобретения необходимой репутации и обеспечения партийной карьеры огромное значение имел стаж пребывания во фрейкорпах. Решив связать свое будущее с националистическим движением, Борман искал способ присоединиться к организации боевиков, хотя отнюдь не рвался участвовать в уличных стычках, драках и перестрелках. Так или иначе, он определил свой выбор и ждал теперь удобного случая сделать очередной серьезный шаг, необходимый для националиста с большими амбициями. [20]
Сельские рабочие, многие из которых трудились здесь годами, начинали понимать, что работодатели их обманывали: при редких выдачах заработка из- за галопирующей инфляции деньги заметно обесценивались к моменту их получения. Помещики же хранили продукцию в амбарах, и она с каждым днем дорожала. Многие покидали поместья, другие стали бунтовать. Тогда землевладельцам пришла идея дать на своих землях приют бойцам фрейкорпов. Они полагали, что эти подразделения с готовностью согласятся на такое предложение, ибо стычки с коммунистами и приграничные инциденты остались в прошлом, и правительство не только тяготилось их содержанием, но и побаивалось, памятуя, что некоторые отряды оказали поддержку путчу 1920 года. Землевладельцы сочли своим «патриотическим долгом» сохранить вооруженные банды националистов на случай непредвиденной опасности (намек на возможность революционных выступлений «красных»). А до того времени боевики могли бы выполнять сельские работы и обеспечивать защиту поместий от выступлений революционно настроенных бездельников, воров и мародеров. Однако отряды Россбаха из боевых дружин превратились в вооруженные формирования без определенных целей, и лишь отдельные подразделения принимали активное участие в негласной борьбе против коммунистов и в проведении саботажа на предприятиях Рура, оккупированного Францией и Бельгией. В итоге ни фрейкорповцы, ни помещики не были довольны результатами этого шага. Землевладельцы вскоре поняли, что их новые помощники предпочитают охотиться за юбками и пить шнапс, а не выполнять полезную работу.
Удобный случай вполне комфортно устроиться во фрейкорпе подвернулся Борману в 1922 году, когда [21] было принято решение разместить в Герцберге пятнадцать бойцов Россбаха. Они отказались поселиться в бывшей конюшне, и владельцев домов в ближайших окрестностях попросили обеспечить им постой. Официально движение фрейкорпов было запрещено федеральным правительством, как представляющее угрозу для государства, и тогда просто изменили его название, ничего не меняя по сути. Штаб движения по-прежнему находился в Берлине, а местное бюро — в Мекленбурге. После очередного запрещения название вновь изменили — теперь организация Россбаха получила вывеску «Союз сельскохозяйственного профобучения». Бывший полковник Герман фон Трайенфельз, возглавлявший местных правых радикалов, решил посодействовать размещению людей Россбаха в окрестностях Пархима и поручил это дело своему способному молодому управляющему.
Так Мартин Борман приобрел первый опыт полулегальной деятельности, притом сам он ничего противозаконного не совершал. В его обязанности входило обеспечивать связь со штабом ассоциации и доводить приказы начальства до отдельных групп, рассредоточенных в сельских районах. Он также распоряжался деньгами общей кассы своего отряда, которые удерживал из выплат Россбаха и хранил на банковском счете. Эта штабная деятельность обеспечила ему определенный авторитет среди рядовых фрейкорповцев. Дополнительный вес ему придавал тот факт, что он работал у фон Трайенфельза, связанного с руководством партии националистического толка.
Эту партию в 1922 году основали люди, считавшие ДНФП недостаточно радикальной. В их число входили депутаты рейхстага Рейнольд Вулле и Альбрехт фон Граефе, Теодор Фрич и писатель Артур Динтер (впоследствии гауляйтер НСДАП в Тюрингии). Играя на высокой инфляции, девальвации марки, возраставшем страхе перед коммунистами и большевиками [22] и негодовании общества, оскорбленного оккупацией Рура французами, партия быстро набирала сторонников в северных округах Германии. На юге и в Саксонии она уступала Гитлеру и его НСДАП (национал-социалистская немецкая рабочая партия). Внешне партии поддерживали дружеские отношения — Гитлер не оспаривал позиции партии свободы на севере (в большинстве этих областей НСДАП была попросту запрещена). Однако втайне они пытались схватить друг друга за горло. Граефе и Вулле считали Гитлера и его баварских соратников папистами, антипруссаками и подражателями итальянского фашизма. Гитлер же высмеивал политических слепцов-идиотов, реакционеров и фанатиков с севера.
В этих условиях управляющий поместьем предпочел разделить убеждения своего хозяина, хотя заметил, что НСДАП менее косна в идеологическом отношении. Не прошел мимо его внимания и ловкий прием лейтенанта Россбаха (тот после серии запретов в конце концов разместил свой штаб в Берлин- Ванзее, замаскировав его под «Германское информационное бюро»), который состоял одновременно в обеих партиях, уверенный, что одна из них непременно окажется у власти. На самом деле, конечно, не было резкого разграничения между группами, объединениями и прочими формированиями крайне правых. Все они запасались оружием, рисовали свастики на касках и распевали разные стихи на одну и ту же старую мелодию британских мюзик-холлов.
Борману стоило немалых трудов держать в узде людей Россбаха, разместившихся в окрестностях Пархима. По признанию командира штутгартского отряда Вильгельма Кохлааса, «в ряды идейных борцов, стремившихся сделать что-нибудь полезное для отечества, [23] затесалось немало мошенников, аферистов и негодяев». Эти люди избивали и обворовывали друг друга; в их казармах нередко разыгрывались дикие сцены ревности и измен на почве гомосексуализма.
В феврале 1923 года в группу Россбаха в Герцберге с просьбой о зачислении обратился некто Кадов. Он представился школьным учителем, возглавлявшим молодежную группу партии свободы в Висмаре, и имел соответствующие рекомендации. Двадцатитрехлетний рекрут назвался бывшим лейтенантом и украсил форму никогда не принадлежавшими ему знаками отличия (впрочем, фрейкорповцы не имели обыкновения спрашивать у соратников документы, подтверждавшие право на ношение боевых наград). Однако вскоре он настроил против себя других членов отряда, поскольку занимал у них деньги, но долги не возвращал. Командир роты Георг Пфайфер доложил об этом Борману. Совет в составе хозяина поместья Бруно Фрике, Германа фон Трайенфельза и Бормана постановил изгнать Кадова. Тут случилось новое ЧП: перед уходом Кадов уговорил кассира поместья выдать ему аванс на всю группу в размере тридцать тысяч марок — сумма, равная шестичасовому заработку рабочего-металлурга, — и обещал разнести деньги товарищам, но исчез вместе с деньгами.
Когда инцидент с Кадовым приобрел криминальный оттенок, Борман настолько разъярился (ведь дело касалось денежных вопросов, которые находились в его ведении и в которых он не терпел нарушений и беспорядка), что попросил кассира организации партии свободы в Пархиме немедленно сообщить, когда Кадов появится в этих местах в следующий раз, чтобы получить с него долги. Названная причина служила лишь поводом, ибо сумма была ничтожно мала и уменьшалась с каждым днем вследствие инфляции. Как утверждал Борман впоследствии, у него сразу зародились серьезные подозрения, [24] что Кадов шпион и предатель. Впрочем, тем самым он лишь добавил последний штрих к умелой маскировке, призванной скрыть тонко рассчитанную фальсификацию.
Дело в том, что в разгар отчаянной политической борьбы крайне радикальные группировки националистов не гнушались убийствами. Бывая в штабе россбаховцев, Борман слышал о методах расправы с противниками и предателями и видел, каким почетом окружены те, кто осуществлял подобные акции. Объявив Кадова предателем и организовав убийство, он мог не только отомстить{5} за обман, но и повысить свой авторитет в движении. Следовало рассчитать все так, чтобы обвинение не вызвало сомнений и расправа была осуществлена чужими руками (Мартин предпочитал не заниматься «грязной работой» и оставаться «чистым» перед законом), а в движении стало бы известно о проявленном им умении разоблачать врагов и организовывать сложные операции.
Послевоенная неразбериха обострила противостояние политических сил в Германии. В городах то и дело завязывались жестокие стычки; порой вспышки уличных боев охватывали целые области.
