отношение к «ворчунам и нытикам» должно стать нетерпимым. Рейхсляйтерам, гауляйтерам и главам администраций [238] надлежало твердо исполнять свои обязанности и помнить, что состояние войны не дает военному командиру власть над ответственными руководителями партии и правительства.
Борман получил возможность вновь включиться в политическую игру высшего уровня лишь 18 сентября. Гитлер вступил в Данциг как победитель- триумфатор и объявил, что Польша покорена за восемнадцать дней (хотя бои еще продолжались).
Именно в этот период Гитлер решил всерьез заняться проблемой эйтаназии (умерщвление в случае неизлечимой болезни), над которой размышлял уже давно. Когда война потребует полной отдачи и, возможно, напряжения последних сил, третьему рейху придется избавляться от бесполезных потребителей продуктов, которые к тому же создавали немало трудностей для госпиталей и прочих лечебных учреждений. Согласно гитлеровским понятиям о биологии рас, если чистокровный немец шел на фронт и погибал на поле боя, то уроды и калеки просто не имели морального права пережить его, отсидевшись в тылу.
Борман знал об этих планах: еще в 1935 году Гитлер поведал о них в беседе с Мартином, Бухлером и генералом Герхардом Вагнером (последний перешел в мир иной до начала войны). Фюрер вновь вернулся к этим размышлениям несколько месяцев назад. Поводом послужил поступок личного врача Гитлера Карла Брандта: он приказал хирургам из лейпцигской клиники умертвить ребенка, родившегося слепым и безнадежно ущербным в умственном отношении. В письме, адресованном Гитлеру, родители благодарили за «милосердную смерть». Но прежде письмо попало на стол начальника личного секретариата фюрера рейхсляйтера Филиппа Бухлера. Прознав о решимости фюрера начать работу над секретным проектом «милосердного умерщвления», Бухлер поспешил подобрать [239] собственного ставленника, которому мог бы доверить это важное дело.
Отношения Бормана и Бухлера были наполнены утомительной подковерной борьбой за расположение фюрера. Для Мартина это противостояние имело большое значение еще и потому, что в личном секретариате Гитлера служил Альберт, к которому старший брат отнюдь не испытывал нежных родственных чувств. Взять в свои руки осуществление секретного проекта «Эйтаназия» означало отличиться в глазах фюрера. Борман хотел бы поручить дело министру здравоохранения Леонардо Конти, с которым он был дружен еще со времен своего пребывания в должности распорядителя «кассы взаимопомощи» НСДАП. Он пригласил начальника рейхсканцелярии Ламмерса, ведавшего официальным учреждением государственных структур и утверждением их штатов. Борман повел разговор таким образом, чтобы собеседник сам пришел к мысли поручить проект доктору Конти, подчеркнув, что будущий руководитель должен быть лицом достаточно опытным и высокопоставленным, чтобы умело организовать работу институтов, лабораторий и клиник, которые будут заниматься проблемами «милосердного умерщвления». Однако Гитлеру не понравился план Конти, предполагавшего умерщвлять жертвы посредством передозировки лекарственных средств: фюрер счел этот путь слишком долгим и дорогостоящим.
Выбор был сделан в конце октября: приз достался Бухлеру и доктору Карлу Брандту, которые получили право на внедрение системы массовых убийств (по самым скромным подсчетам, жертвами программы «милосердного умерщвления» стали более шестидесяти тысяч человек) и рьяно взялись за дело, следуя принципу «Фюрер приказывает — мы исполняем». Рейхсляйтер Бухлер и его «личная канцелярия фюрера» до той поры не могли похвастаться широкой известностью [240] и влиятельностью, поскольку из благоразумия старались не вторгаться в сферу деятельности партийной канцелярии Бормана. Однако, победив в состязании на ничейной территории, Бухлер получил шанс наконец-то заявить о себе, сыграть главную роль в «проекте исторического масштаба». Обладая немалым административным опытом, он сразу заручился поддержкой Геринга, Гиммлера и Фрика{35}.
Однако вскоре у Мартина появился повод позлорадствовать: конкуренты ошиблись, и рейхсляйтера НСДАП призвали на помощь, чтобы исправить положение. Как оказалось, взявшиеся за дело растяпы умудрились споткнуться на ровном месте: родственникам умерщвленных посылали одинаковые извещения о кончине вследствие аппендицита, тогда как некоторым жертвам аппендицит был давно удален! Епископы всех конфессий дружно заявили протест, а поверенный фюрера в Штутгарте обратился в министерство юстиции с требованием возбудить следствие по делу насильственных смертей в госпиталях и в домах для умалишенных.
О связанных с проектом «Эйтаназия» происшествиях в домах для умалишенных стало известно широкой общественности. Партийные функционеры со всей страны завалили бюро Гесса срочными депешами, испрашивая соответствующие инструкции.
Так, гауляйтер Франконии Зиммерман хотел точно знать суть поставленного перед докторами задания, чтобы «правильно» отреагировать на их действия [241] в больнице для душевнобольных, расположенной в его округе. Естественно, Борман не мог открыто изложить в письме критерии, по которым отбирали жертв этой программы. Поэтому он ответил лишь, что руководство проектом поручено рейхсляйтеру Бухлеру, приказам которого и подчиняются эти врачи. Однако Зиммерман вновь обратился с запросом, отметив, что, лишенные внятного объяснения, многочисленные случаи смерти больных чрезвычайно будоражат общественность. Тогда Борман пояснил первопричину волнений тем, что «вообще-то извещения родственникам составляются по-разному, но пару раз знакомые между собой родственники умерших получили извещения одинакового содержания». Он не забыл также отметить, что, несмотря на противодействие со стороны определенных кругов (то есть духовенства), все ответственные деятели партии обязаны оказывать поддержку работе докторов в этом направлении.
Естественно, Бухлер получил взбучку за промахи, вследствие которых осуществление гитлеровского проекта оказалось под угрозой. Бланкенбург, заместитель Брека, был отправлен в длительную командировку с заданием оказать помощь гауляйтерам на местах. Программа действий партийного аппарата состояла в следующем:
— приказ фюрера не отменен, и его надлежит выполнять;
— планом предусмотрено применение эйтаназии в 120–130 тысячах случаев, а на данный момент этот показатель составляет 30 тысяч;
— предотвратить утечку информации о ходе осуществления проекта;
— впредь уведомления родственникам составлять более находчиво.
Обеспокоенность общественности, не получившей объяснений, не спадала. Оглашать суть проекта в [242] подобной ситуации — дело рискованное. Поэтому в конце концов по устному приказу Гитлера осуществление программы «Эйтаназия» было приостановлено. Бухлер не извлек пользы из представившегося шанса отличиться. Борман же достиг апогея власти и ликовал: никому не удалось превзойти его в умении безошибочно и точно выполнять любые тайные операции, задуманные фюрером.
Похоже, между дьяволом и его приспешником шла негласная игра в «сделай то, не знаю что»: в воспаленном мозгу первого рождалась очередная кошмарная фантазия — изощренная изобретательность второго превращала ее в кошмар наяву. Пример Бухлера вновь доказал, что в такой игре Борману не было равных.
На первый взгляд могло показаться, что с началом войны против Польши Борман должен был отойти на второй план, уступив главные роли специалистам в военной области. Однако он официально поставил Ламмерса в известность о том, что останется при штабе фюрера и вместе с ним покинет Берлин, а потому не сможет присутствовать (как представитель заместителя фюрера по делам партии) на заседаниях совета министров по вопросам обороны. Участие Бормана в работе этого органа стало правилом, но он хорошо понимал, что прочих членов совета — Геринга, Фрика, Ламмерса и министра экономики Функа — перспектива его отсутствия вовсе не огорчит. Казалось бы, теперь они могли спокойно обсуждать свои профессиональные проблемы, ибо отпала необходимость по любому поводу испрашивать одобрение Гитлера (его теперь занимали лишь проблемы военного характера) и не довлел надзор стража интересов партии. Однако ядро совета, предоставленное само [243] себе, фактически бездействовало: Геринг оказался слишком беспечным, Фрик — законченным формалистом, Ламмерс — чересчур робким, а Функ чрезмерными амбициями не страдал. Все они исходили из того, что важнейшие вопросы фюрер по-прежнему будет решать сам, и потому (лишь бы не наделать ошибок!) обсуждали только те проблемы, которые не имели отношения к войне.
Впрочем, и этой независимости скоро пришел конец. 6 октября 1939 года весь штаб возвратился в Берлин. На следующий день Борман с гордостью записал в дневнике, что для поездки в Оберзальцберг Гитлер предложил ему воспользоваться своим новым самолетом «Кондор». Прежде всего рейхсляйтер НСДАП занялся назначениями на высшие посты в новых округах Данциг и Вартеланд. В древнем ганзейском городе у руля остался гауляйтер Форстер, а во вновь образованном округе Вартеланд высший партийный пост занял бывший председатель городского сената Артур Грейсер. Оба новоиспеченных гауляйтера получили указание как можно быстрее наполнить вновь обретенные земли «германской кровью», для чего следовало изгнать поляков и евреев. Им предстояло самим решать, как этого добиться. Со своей стороны, фюрер гарантировал, что никто не посмеет задавать какие-либо вопросы до тех пор, пока цель не будет достигнута. Борман же объяснил им суть заранее продуманных и подготовленных методов. Специальные команды СС уже занялись своей работой: уничтожением и депортацией местного населения.
Генерал Франц Гальдер, начальник генерального штаба, начал готовить списки офицеров для представления к наградам. 5 октября он записал в дневнике: «Уничтожение евреев — непременное условие нового порядка». В тот же самый день Форстер пожаловался Гитлеру и Борману, что командиры вермахта зачастую проявляют непонимание мер, предписанных [244] в отношении демографической политики. Не прошло и двух недель, как фюрер направил начальнику штаба высшего командования вермахта (ОКБ) генералу Вильгельму Кейтелю приказ, в соответствии с которым войска должны оказывать властям полное содействие. Смысл распоряжения Гитлера: освободить «жизненное пространство», не останавливаясь ни перед чем. Однако вермахт не подходил для проведения широкомасштабных карательных операций.
Рейхсляйтеру НСДАП и вновь назначенным гауляйтерам предстояло превратить завоеванную страну в полигон для отработки «техники обезлюживания». Для осуществления этой программы Борман, изучив собранные партийной канцелярией личные дела, подобрал на административные должности на территории Польши особенно фанатичных и неразборчивых в средствах нацистов. Его совершенно не заботил тот факт, что эти люди стали быстро обогащаться и жили в роскоши, в отличие от оставшихся в Германии сограждан, переведенных на скудный военный паек. Но, к великой досаде Бормана, многие из этих разжиревших породистых партийных жеребцов не смогли устоять перед искушением насладиться прелестями соблазнительных польских красавиц. Узнав об этом, весной 1940 года Гитлер приказал министру внутренних дел немедленно уволить всех чиновников, «лишенных чувства национальной гордости», и конфисковать их имущество.
Это противоречило существовавшим законам, но неисполнение приказа фюрера грозило ослушнику катастрофическими последствиями. Фрик постарался вывернуться. Он представил Гитлеру докладную записку, в которой говорилось: если приводить в исполнение последний приказ, то придется наказывать и всех тех, кто в последние годы был замечен в сексуальных связях с чешскими женщинами... включая тысячи [245] солдат вермахта! Протектор Праги Константин фон Нейрат и генерал-губернатор Кракова Ганс Франк поддержали Фрика. В итоге дело застопорилось, досье остались лежать на полках, покрываясь пылью. Никак не вмешивался и Борман, обычно столь бескомпромиссный и последовательный исполнитель воли фюрера. Быть может, он поступил так из сочувствия к соратникам по партии? Вовсе нет. Мартин усмотрел в таком развитии событий возможность заполучить богатую добычу: существенно пополнив коллекцию сведений о чужих прегрешениях, он мог рассчитывать на уступчивость и содействие огромной армии провинившихся влиятельных чиновников. Наказывать всех бессмысленно. Однако «вывернуть руки» отдельно взятому чиновнику не составляло труда.
Эти инциденты не имели первостепенного значения, и участие Бормана в этом деле было относительно скромным. Уж ему-то зачастую выпадал шанс обсудить с фюрером те или иные проблемы. Хорошо изучив своего патрона, Мартин умел влиять на его решения. Франк называл его подхалимом и
