— Огонь!
— О-гонь!
Потом не стало слышно завывания вражеских самолетов. Прервалась орудийная канонада. Но затишье было коротким. Снова приближалась группа бомбардировщиков. И небо усеялось белесыми облачками от разрывов зенитных снарядов.
Очередная атака врага была отбита. Погасли лучи прожекторов. Одна за другой умолкали зенитные батареи.
— Сто-о-й! Не заряжать! — предупредил расчеты Новицкий.
В это время далеко-далеко за Волгой зарделась робкая полоска утренней зари.
На огневой, у орудий и приборов, стоял говор. Особенно шумно в третьем расчете. Словесная перепалка, споры разрастались. Юрий Синица упрекал Трисбаева за его нерасторопность. Досталось и Петухову…
Бойцы тревожились за судьбу Ласточкина. Когда его унесли из окопа, думалось, что он отделался легким ушибом. А оказалось, что трубочный сильно ударился головой об угол станины. Санинструктору долго пришлось хлопотать возле парня, пока привел его в чувство.
Когда бой закончился, Матвей Петрович побежал к землянке, где лежал Ласточкин с белым, словно выкрашенным мелом лицом. Наклонился над пострадавшим«
— Що болить? Розумию, голубе, — приговаривал повар по-отцовски, глядя на забинтованную голову Степана. — Ось який из тебя вояка! Аи-аи!
Пришел Новицкий, мрачный, сердитый. Вслед за комбатом прибежал Андрей Кулик.
— Трубочный сам виноват, товарищ комбат. Споткнулся, так хоть голову береги. А он…
— Да-а, младший, сержант, — недовольно протянул Новицкий. — А стрелял-то как ваш расчет? Плохо, очень плохо!
У третьего орудия собрались бойцы из других расчетов. Всех интересовало, что приключилось с трубочным
— Отчего же пострадал Степан? — допытывался один из бойцов. — Небось испугался?
— Наверно, растерялся, — возразил, другой.
— Один черт! — рассудительно заявил третий. — Испугался, растерялся — добра не жди. Плохо закончится…!
Возвратившись на БКП, Новицкий доложил командиру дивизиона о результатах огня, состоянии техники, наличии боеприпасов. Сообщил и о случившемся в третьем расчете. Комбат дотошно инструктировал Жихарева и Акопджанова, требуя от них тщательно проводить тренировки у орудий.
— Век живи — век учись, — сказал он, вспомнив народную поговорку, — а для зенитчиков это значит: сколько стоишь на огневой — столько и тренируйся. Четкость нужна, автоматизм, как в часовом механизме.
В пурпурные, оранжевые тона разукрасилось небо. Верхушки деревьев и листья кустарников постепенно светлели. Редела висевшая над землею мгла. Перед глазами открывалась серая, поблескивающая серебром поверхность реки, в тишине и спокойствии вод которой чувствовалась таящаяся могучая сила. Именно об этом думал командир батареи Новицкий, глядя на открывающуюся взору утреннюю Волгу. Перебирая в памяти события тревожной ночи, он вспоминал других комбатов, которые также вели ночной бой. Предстал перед его глазами комбат Лука Даховник, находившийся нынче в госпитале, но, как он писал, вот-вот должен возвратиться в свою родную часть.
2. Первый дивизион
— Конец больничному режиму! — весело объявил в палате Даховник, возвратившись от главного врача.
По длинным коридорам, наполненным специфическим запахом лекарств, рядом с Даховником шагала Лена Земцова. Затем они вместе стояли в аллейке сада, где часто прогуливался Лука, освободившись от костылей. Говорили о многом.
…Вскоре Даховник был в отделе кадров. Предъявив документы, он сразу же попросил:
— Пошлите меня в отдельный зенитный дивизион, в котором я служил до ранения.
— Этот дивизион вошел в 1077-й зенитно-артиллерийский полк.
— Тогда направьте в полк. Так хочется попасть к своим, вместе с которыми воевал с первых дней войны.
Получив предписание, Лука Дахоеник заторопился в Спартановку. Из центра города ехал трамваем. От тракторного завода добирался пешком. Несколько километров — и вот мост через Мокрую Мечетку, за которым — Спартановка.
В восточной части поселка, близ волжского берега, большое здание в два этажа с высокими окнами. Это — школа. Но нынче учеников не видно. Во дворе автомобили, окрашенные в зеленый цвет с замысловатыми белыми полосами. Повсюду — часовые.
В школьном здании разместился штаб зенитно-артиллерийского полка. В полуподвале — КП. Отсюда велось управление огнем зенитных дивизионов и батарей. Всю ночь, пока «юнкерсы» рвались к городу, командир полка неотлучно находился у пульта связи с подразделениями. Принимал доклады, отдавал приказания, распоряжения. Ни минуты отдыха, ни минуты так нужного человеку сна. До красноты воспалились глаза, болела голова. Но плохое настроение командира вызывалось не только усталостью, но и другой причиной. За время ночного боя полк не сбил ни одного вражеского самолета. Раздосадованный, угрюмый командир собрался уже идти в соседнюю комнату, служившую кабинетом и местом отдыха, но пришлось задержаться: зазвонил телефон. Командир взял трубку.
— Слушаю, Герман!
Докладывал начальник штаба первого дивизиона. Командир полка слушал спокойно, но вот рука с телефонной трубкой вздрогнула.
— Что, что? Повторите!
У него вмиг нахмурились брови, глаза сощурились и стали колючими, злыми.
— Этого еще не хватало! — возмущенно проговорил он. Резко положил трубку. Но теперь желание прилечь и отдохнуть, одолевавшее его, исчезло. Он стал шагать взад-вперед по дощатому полу небольшой комнаты. Потом сел за стол, положив подбородок на ладони. «Как же случилось? — думал подполковник Герман. — Столько орудий вели огонь, сожгли тысячи снарядов — и, выходит, напрасно! Все стервятники улетели. А тут еще такой случай на батарее. Может, зря мне доверили полк?»
Длинной была служебная лестница, которая вела его, подполковника Германа, к командованию полком. В девятьсот тридцатом он, выпускник военно-артиллерийской школы, принял огневой взвод. Через четыре года стал командовать зенитно-артиллерийской батареей, которая не раз выходила победительницей на артиллерийских состязаниях. В сороковом году был назначен на должность командира отдельного дивизиона. Это было на Буковине, в Черновцах. Здесь дивизион принял боевое крещение, сбив в первые дни войны два бомбардировщика Ю-88. Трудным был отход на восток. Все время вели бои с самолетами и с наземными частями противника. Семь уничтоженных фашистских стервятников, пять подбитых танков — с таким боевым счетом дивизион дошел до Волги. Отдельный дивизион влился в полк. И Владимир Евгеньевич Герман назначен командиром этого 1077-го зенитно-артиллерийского полка.
«Это я, бывший босоногий мальчуган с окраинной калужской улицы, командую полком», — подумал Герман, вспомнив о своем безотрадном сиротском детстве, но мысли тут же перенеслись в сегодняшний день. Взглянул на карту-схему боевого порядка полка, на извилистую линию Волги: «Участок-то какой! Смотри, Герман, не подкачай!»
Размышления командира полка прервал голос дежурного.
— К вам старший лейтенант Даховник!
…В отделе кадров Даховнику сказали, что полком, куда его направляют, командует подполковник Герман. Старший лейтенант знал, что командир раньше относился к нему доброжелательно, но Даховник терялся в догадках, как он примет его теперь.
