Семен Васильевич въехал в ворота и, сбросив связанного пленного на руки подбежавших дружинников, соскочил с коня. Сзади него плюхнулись в лужу половинки седла, расколотого ордынской стрелой. Всхрапнув, конь прянул назад и тут же запутался передними ногами в стременах и подпругах.
– Тихо, тихо, родимый!
Молодой парень поймал повод и похлопал коня по шее. Породистый скакун покосился на человека – и как-то сразу успокоился. У человека были сильные руки и необычное лицо, обрамленное короткими густыми волосами – таких лиц конь не видел в Орде. А еще от него шла волна доброты. Конь мгновенно успокоился и позволил человеку освободить ноги от пут. Он как-то сразу понял, что новый хозяин никогда не станет его бить и обижать…
Рот Тэхэ был заткнут его же собственным поясом. На затылке сотника наливалась синевой изрядная шишка. Кровь стучала в висках, а лицо немилосердно терлось об звенья трофейной кольчуги – здоровенный дружинник нес его на плече, словно мешок, в который грязные рабы, следующие за Ордой, собирают навоз для кизяков[89]. Но Тэхэ терпел. Видит Тэнгре, если надо, он вытерпит и не такое…
Рядом с Митяем, который тащил пленного легко, словно ребенка, шагал Семен. За ними бежали ребятишки, радостно визжа:
– Ордынца, ордынца поймали! Дядька Семен ворога изловил!
В воротах детинца, скрестив руки на груди, стоял воевода. Спрятав довольную улыбку, Семен подошел и кивнул на пленного:
– Вот, Федор Савельич, не обессудь за самоуправство, но я тут, кажись, ихнего сотника в полон взял. Судя по пайцзе.
– По пайцзе?
– Ну да, – кивнул Семен, щелкая ногтем по бронзовой пластине, свешивающейся с пояса, который до сих пор никто не удосужился вытащить изо рта Тэхэ. – Такие штуки у них в Орде сотники носят.
– А ты про то откель ведаешь? – как бы между делом спросил Федор Савельевич.
– Что ж, когда я в походы с торговыми поездами ходил, ордынцев не видел? – пожал плечами Семен. – Я тут намедни пораскинул умишком и рассудил, что коль на нас такая сила прет, то нелишне про ту силу заранее вызнать. А поскольку ты б все равно одного не пустил, я украдкой ночью из города ушел.
– Верно рассудил, – смягчился воевода. – Лихо, Семен Васильевич, лихо. И как удалось?
Семен самодовольно ухмыльнулся.
– Он коня поил на рассвете. Тут я ему по башке кулаком и засветил. Ну, мой кулак все знают.
В собравшейся толпе послышался одобрительный ропот.
– Эт так, – произнес кто-то. – Смотри-ка, наш Семен не только на ярмарке горазд кулаками махать.
Семен снова усмехнулся.
– Я тут смотрел-смотрел, да и подумал, что крепкий тын да высокий вал, оно, конечно, хорошо, но вражий язык – это завсегда вражий язык, – громко сказал он, не то для воеводы, не то для собравшегося вокруг народа. – А ежели тому языку ишшо пятки маненько прижечь – так мы зараз про ордынское войско все доподлинно знать будем.
– Дело говоришь, Семен Васильевич, – кивнул воевода. – От града и от меня лично – благодарствую. Великую ты службу сослужил. Только насчет пятки прижигать – это мы, думаю, обойдемся. Похоже, он уже и без того созрел.
Воевода кивнул на пленника.
От висения вниз головой плоское лицо кочевника налилось кровью, словно брюхо разъевшегося комара – того и гляди лопнет. Он было начал корчиться, но Митяй деловито хлопнул пленника по мягкому месту – виси, мол, не рыпайся! И сейчас Тэхэ лишь неистово вращал глазами, боясь лишний раз пошевелиться – рука у Митяя была тяжелая.
– Неужто сказать чего хочет? – подивился воевода. – Вот ведь нынче развелось иноземцев, что по- нашему разумеют!
Семен захохотал:
– Как насчет ихних пяток или чего повыше беседа начинается – они все враз на любом языке говорить начинают. Хоть на птичьем, хоть на славянском.
Он протянул руку, ухватился за пайцзу и дернул. Пояс вывалился изо рта Тэхэ. Сотник закашлялся, его лицо стало багровым.
– Пятка не нада. Все скажу, – прохрипел он.
– Во-во, что я говорил? – хмыкнул Семен.
– Переверни, – приказал воевода.
Митяй легко, словно тряпичную куклу, стряхнул с плеча пленника и поставил на ноги. Тот разинул рот и задышал, словно сом, вытащенный на берег.
– Кто языку обучал? – спросил воевода, когда пленник немного пришел в себя.
– Никто не обучал, – мрачно ответил Тэхэ. – Рязань брал. Коломна брал. Владимир брал. Много урусский земля гулял. Сам язык узнавал.
Тень пробежала по лицу воеводы.
– Башковитый попался, – сквозь зубы процедил он. – Прям самородок. Ну, вой, ведите самородка в детинец, толковать с ним будем.
Митяй положил руку на плечо сотника и слегка подтолкнул. И тут же придержать пришлось, иначе не миновать бы тому падения носом в лужу – Митяй порой силушку не рассчитывал. Особо, когда про сожженные русские города слышал от того, кто принимал в том сожжении не последнее участие.
Воевода с Семеном пошли следом.
– И что? Близко ли Орда? – спросил воевода вполголоса, чтоб не слышали горожане, те, что остались сзади судачить о небывалом подвиге козельского купца.
– Близехонько, – так же тихо ответил Семен. – Думаю, завтра с утра здесь будут.
– Добро, – нехорошо усмехнулся воевода. – Гостинцы мы им уже приготовили.
* * *
Дед Евсей напрягся и разлепил глаза. Сделать это было непросто – на веки словно кто по железному рублю[90] положил. Ох, и крепка оказалась медовуха!
Едва мир перестал плавать в размытой дымке, дед – откуда только прыть взялась! – метнулся к самострелу и сноровисто навел его на противоположный угол.
В том углу, скрестив ноги по-восточному, спокойно сидел крестоносец и аппетитно уминал хлеб с сыром.
– Энто как же… как же понимать-то? – закричал Евсей. Голос его сорвался на писклявую ноту и оттого крик прозвучал совсем не так грозно, как хотелось бы.
Крестоносец на мгновение оторвался от еды, внимательно посмотрел на направленное ему в грудь жало болта, после перевел взгляд на деда и спокойно произнес:
– Ты бы лучше крикнул кому, чтоб воды принесли.
После чего снова задвигал челюстями, причмокивая смачно и с удовольствием.
Дед украдкой прокашлялся в кулак, сморгнул остатки сонной мути, но звать никого не стал, а вопросил строго, по-прежнему не сводя с пленника взведенного самострела:
– Эт кто ж тебя развязал, лихоимец?
Крестоносец пожал плечами:
– Да я сам и развязался. И чего бы не развязаться, если вы вязать не умеете?
Дед оскорбился.
– Кто вязать не умеет?
На балке, к которой был давеча привязан крестоносец, еще болтались обрывки ремней.
– А ну, – кивнул на балку Евсей, – руки-то клади! Счас поглядим, кто вязать не умеет.
Крестоносец не спеша дожевал хлеб, отряхнул руки и поднялся во весь свой огромный рост.
– Знаешь чего, старик, – сказал он, потягиваясь, отчего грозно зазвенела его кольчуга, – пойду я, пожалуй.
«Такого поди и болт не сразу остановит», – промелькнуло в голове Евсея. Он вскинул самострел на уровень лица пленника и положил палец на спусковую скобу.
