Говорить приходилось очень громко, потому что любитель «Вечерки» по-прежнему сидел между ними. По-видимому, он принадлежал к числу тех людей, которые прочитывали газету вплоть до объявлений. Федотов подумал, что они разговаривают с девушкой, как через стену.
Но не слишком удобно было и «стене». Толстяк стал раздраженно качать ногой, переброшенной через ногу. Тогда юноша и девушка скромно встали и ушли.
Федотов говорил и говорил, не переставая. Он очень боялся, что его новая знакомая воспользуется первой же паузой в разговоре и скажет: «Ну, мне пора», или: «Извините, меня ждут». Нельзя было допускать пауз в разговоре.
— Я провалился на экзаменах в институт, — объявил он с места в карьер. И добавил: — Не хочу, чтобы вы думали обо мне лучше, чем я есть на самом деле…
По его словам, подвела «проклятая» математика, которая с детства не давалась ему.
— Но я одолею ее за зиму, — сказал Федотов. — Мне нужно одолеть ее! Не закончив института, я не смогу стать подводным археологом…
— Подводным?.. Никогда не слышала о такой профессии — подводный археолог.
— Все дело, может быть, в том, что я из Запорожья, — объяснил Федотов. — Неподалеку от нас строили Днепрогэс. А я очень хорошо ныряю…
Когда начали строить Днепрогэс, Федотов был еще мальчишкой. Летом, понятно, пропадал по целым дням у реки. На спор нырял и оставался почти минуту на дне Днепра, а для посрамления маловеров показывал вещественное доказательство — речной песок или гальку. Как-то он поднял со дна старинную русскую гривну, в другой раз — заржавленный наконечник копья.
Азарт его возрастал с каждой новой находкой. Но главный триумф был впереди. Однажды он нащупал на дне что-то тяжелое, твердое.
Именно в этом месте водолазы, расчищавшие русло для бетонных быков плотины, обнаружили доспехи времен Киевской Руси, много веков пролежавшие в речном песке.
Эта находка, обогатив местный краеведческий музей, вместе с тем определила и судьбу Федотова. Он не пошел ни в строительный техникум, ни в технологический институт, как большинство его сверстников. Он решил стать археологом, и именно подводным!..
Простодушная откровенность этого юноши подкупала. Нельзя было не ответить тем же.
— Вас тянет под воду, а меня — в глубь Земли, — пошутила девушка.
И она показала толстую книгу, которую держала в руках.
— «Курс сейсмологии», — вслух прочитал Федотов. — О землетрясениях… А я думал: не роман ли?
— Почему?
— У вас были такие глаза, когда вы закрыли книгу…
— Какие же?
— Мечтательные…
— Вы все подмечаете… Я думала о будущей своей профессии.
— К тому времени, когда вы станете сейсмологом…
— Я стану им очень скоро. Я на третьем курсе.
Федотов не смог удержаться от вздоха, вспомнив о «проклятой» математике.
— Но ведь я значительно старше вас, — рассудительно сказала девушка. — Мне уже двадцать лет!
Они немного поспорили о том, солидный ли это возраст — двадцать лет — или еще не очень.
За разговори не заметили, как спустились по Столешникову переулку, прошли площадь Дзержинского и площадь Ногина и очутились на набережной.
— Смотрите-ка! — удивилась девушка. — Устьинский мост!
Длинная очередь медленно двигалась вниз по гранитным ступеням к пристани речных трамваев.
— Вы катались когда-нибудь на речном трамвае? — спросил Федотов.
— Никогда.
— И я никогда. Покатаемся?
Он соврал. Катался уже, и не раз. Катание на речном трамвае предпочитал всем остальным столичным развлечениям — может быть, потому что это напоминало о Днепре.
— Как легко с вами разговаривать! — признался Федотов, когда они уселись на верхней палубе. — Вам не кажется, что мы знакомы много лет?
— Кажется.
— А ведь я не знаю даже, как вас зовут.
— Максумэ.
— Павел.
Смущенно улыбаясь, они пожали друг другу руки.
— Какое у вас красивое имя — Максумэ!.. Его можно петь.
Спутница Федотова посмотрела на него, не поворачивая головы, уголком настороженного черного глаза. Что-то уж очень он расхрабрился!..
— Как красиво на реке! — сказала она, осторожно переводя разговор на другую, более безопасную тему. — Город будто позолочен, правда?
Вертикальные сиреневые тени обозначали места, где улицы выходили к набережной. Многоэтажные дома были сплошь усыпаны блестками — это заходящее солнце отражалось в окнах. Вода пылала; она текла медленно, тяжело, как расплавленный металл.
Но мельком взглянув на воду, Федотов снова повернулся к девушке.
— Максумэ! — повторил он, бережно произнося понравившееся ему имя. — Это что-то восточное… Я сразу понял, что вы из какой-то сказочной страны…
— Я таджичка. У нас на самом деле много красивых сказок… Вот станете археологом, приезжайте в наши горы искать затонувший город…
Федотов удивился:
— Затонувший? Я никогда не слыхал… Где? Когда?
Затонувший город, по словам Максумэ, был одной из загадок древней, исчезнувшей Согдианы.
Когда-то это было могучее государство, одно из древнейших на территории СССР. Располагалось оно в бассейне реки Зеравшан, между средним течением Амударьи и Сырдарьи. Столица его называлась Мараканд и находилась в районе теперешнего Самарканда.
Согдийцы были мужественными, свободолюбивыми людьми. В 329 году до нашей эры в пределы страны вторгся Александр Македонский и неожиданно получил отпор.
Засев в своих горных крепостях, запиравших вход в ущелья, согдийцы под руководством умного и храброго Спитамена оказывали македонским фалангам сопротивление в течение трех долгих лет.
Особенно упорно оборонялся один город (название его утеряно), стоявший на берегу озера.
На исходе третьего года запасы продовольствия кончились, начался голод, но жители не открывали ворот, предпочитая смерть позорному плену.
В борьбу людей вмешалась стихия.
Однажды, когда македоняне готовились идти на очередной приступ, земля вдруг заколебалась у них под ногами. Страшный подземный грохот заглушил звуки труб, бряцание оружия и воинственные клики.
Это было землетрясение. В горах Таджикистана, как известно, землетрясения очень часты.
На глазах устрашенных воинов царя Александра край берега, где стоял город, со всеми его башнями и крепостными стенами, усеянными людьми, со ступенчатыми крутыми улицами и ветвистыми деревьями медленно сполз в озеро и скрылся в высоко взметнувшейся пене…
Федотов не отрываясь смотрел на Максумэ.
Эта странная история поразительно гармонировала с самой рассказчицей, с ее негромким гортанным голосом, с ее гордым и сумрачным лицом.
Максумэ замолчала, а Федотов все еще неподвижно сидел и смотрел на нее.
…Пылкое воображение нарисовало перед ним красочную картину: широкое горное озеро, лагерь
