«Я не смогу научить его играть в шахматы, потому что его нет, а теперь не будет никогда…»
Нил завыл зверем, но никто не слышал его крика.
– Корбо, на выход! С вещичками!
– Не журись, паря! – осклабился беззубым ртом вертлявый субъект с проваленным сифилитическим носом. – В «Крестах» лафа тебе будет, ребята там фартовые, француженок любят.
– Ты, Дуст, не того на измену сажаешь. – Неопрятный грузный бродяга высморкался в пальцы, обтер руку об штаны. – Не видишь, фраерок с вольтами, ему твои подначки до фени… На-ка конфетку, милай.
Он достал из кармана добротного кожана, принадлежавшего прежде Нилу, барбариску в мятой, облепленной табачными крошками обертке.
– O, merci beaucoup, Monsieur, je suis trиs reconnaissant…[13]
Нил жадно схватил леденец, развернул, закинул в рот.
Бродяга со значением посмотрел на Дуста: мол, а я что говорил.
Железная дверь в «отстойник» при отделении милиции со скрежетом отворилась.
– Ну… – поигрывая дубинкой, процедил сержант.
Нил послушно шагнул к дверям.
– Руки, – флегматично напомнил сержант.
Заложив руки за спину, Нил, конвоируемый сержантом, прошел длинным серым коридором и оказался в глухом дворе, обнесенном по периметру высокой кирпичной оградой.
Впритык ко входу стоял зеленый фургон автозака.
– Мордой в стену! – приказал Нилу сержант и стукнул дубинкой в стену фургона. – Эй, на бригантине, принимай добро!
Что-то скрипнуло, об асфальт стукнули подошвы сапог, зашуршали бумажки.
– Этот, что ли? – спросил молодой голос.
– Этот. – Сержант ткнул Нила в спину. – Полезай.
С крутой подножки Нил ступил в спертый полумрак, пропитанный вонью немытых, спрессованных тел.
– Вам прямо, – насмешливо произнес сзади тот же молодой голос. – Отдельное купе.
Нил с трудом, склонив голову и пригнув колени, втиснулся в железный ящик. Хлопнула дверца, и мир погрузился в полную черноту…
– Басов!
– Я!
– Бирюков!
– Здесь!
– Богданов!
– Я!
– Я!
– Фуя! Кто Богданов?
– Я Богданов.
– А ты? Фамилия?
– Богданов-Березовский.
– Ну так ептуть?.. Богданов-Березовский!
– Я!
– То-то… Брюханов!
– Я!..
Окрики переклички, команды, перемежаемые матюгами, скрежет ворот, замков, засовов, заливистый лай конвойных псов – все эти звуки мучительно били по мозгам, отдаваясь в железных стенках. Нил застонал и, насколько хватало сил и пространства, стиснул уши ладонями.
– Ну, все вроде! Закрывай!
«Как это все? А я?» – подумал Нил, но голоса не подал. Забыли и забыли. Захотят – вспомнят, а туда, куда сгрузили прочих пассажиров, ему не очень-то и надо…
Автозак взревел мотором и вскоре, как по звукам понял Нил, опять катил по городским улицам.
Вот остановился, судя по всему, на светофоре.
Лязгнула и открылась дверка. Даже тот жалкий свет, что проникал сквозь матовое, зарешеченное изнутри стекло, заставил Нила зажмуриться.
– Прошу в салон, – сказал парень в зеленом бушлате. – Там удобней будет.
