Завещание ворона

зале, где теперь вместо рядов с креслами — столики, столики, столики, а промеж них официанты бегают… И что подходят к Никите господа во фраках и делают заказы, — сыграй мол, любезный для моей девки- Палашки «Семь-сорок»! И отваливает ему, Никите, за заказ золотыми николаевскими десятками — целый мешочек… А второй барин, похожий на злого чечена, подходит к Никите и говорит, сыграй любезный для моей девки-Наташки — лезгиночку, и тоже бросает на крышку рояля мешочек с золотыми десятками… А потом третий подходит, сыграй для корешей моих — «Сидели мы на нарах…»

А бабка…

А бабка машет ему руками из-под верхнего обреза органных труб, оттуда, куда почему-то ведет крутая белая лестница. И Никита хватает свои мешки с золотом и бежит по лестнице наверх…

А эти снизу хватают его за фалды, — стой! А семь-сорок?! А лезгиночку?! А порюхались мы с корешом на нары?!..

Никита спустил ноги на пол. Он спал, не сняв пиджака и туфель. Только вот галстук куда-то пропал. Жалко. Хороший был галстук, еще сестрица Татьяна, не к ночи будь помянута, ему из Англии прислала… Да, ладно. Бог с ним, с галстуком…

Никита пошарил в карманах, там везде были мятые долларовые бумажки разного достоинства. Он повынимал их все, сложил аккуратной стопочкой, пересчитал…

Шестьсот семьдесят долларов…

Pas mal! <Неплохо! (франц.)>

«Во флоралайфе я хрен такие деньги и за два месяца заработал бы…» — подумал Никита…

Но, однако, надо бы найти опохмелиться, наверняка ведь осталось!…

Он по памяти пошел было в зал, потом через длинный боковой коридор по какому-то наитию прошел в буфетную…

Налил себе сперва граммов сто водочки.

Выпил залпом.

Потом налил еще сто пятьдесят.

И со стаканом в руке пошел назад в зал, где в полумраке благородно поблескивал его кормилец — «Блюттнер»…

Клавиши были не прикрыты.

Вот небрежность!

Никита отхлебнул еще из стакана и сел за рояль…

Взял первый аккорд из Аппассионаты…

— Нечеловеческая музыка, — копируя карикатуру на Ленина, сам себе сказал Никита, и принялся вдруг наигрывать буги-вуги…

— Qui etes vous? <Кто вы? (франц.)> — послышалось вдруг за его спиной, когда буги-вуги закончились…

Никита обернулся. Перед ним стоял старый князь.

— Qui etes vous? — повторил Иван Борисович,

— Je suis tapper. Vous permettez? <Тапер. Вы позволите? (франц.)> — ответил Никита.

— Fetes com ches vous, — сказал князь. — Et comment vous appellez-vous, monsieur tapper? <Как вам будет угодно. Как ваше имя, господин тапер? (франц.)>

Никита назвал себя полностью, по имени и фамилии.

Князь издал некое подобие довольного мурлыкания, из которого однозначно следовало, что фамилия Захаржевских ему хорошо знакома.

— Vous etes bien eleves <А вы недурно воспитаны (франц.)>… Хотите коньяку, виски или кальвадоса? — уже по-русски спросил князь, — знаете, Никита, здесь все теперь пьют виски и текилу, и я этого не могу взять себе в толк… Водку вот уже не могу пить по состоянию здоровья, а глоток коньяка… — князь помолчал, как бы сбившись с мысли и по-старчески позабыв, о чем давеча шла речь, но мысли, потоптавшись в его склеротических извилинах, поехали дальше, и он все же закончил начатое: — Так вот, если мы сейчас перейдем в кабинет, я угощу вас превосходным кальвадосом… Ему сорок лет этому кальвадосу, я купил его в Анфлере в Нормандии, это истинный нормандский вкус…

Приглашение старика выпить пришлось как нельзя кстати. Они поднялись на второй этаж. Возле потрескивающего березовым полешком уютного камина Никиты стояло только одно кресло.

— А вы садитесь к инструменту, господин Захаржевский, — сказал князь, беря в руки квадратную бутылку и наливая ему на два пальца с половиной.

— Ну что я вам говорил, дружок? — сказал князь, когда Никита, выпив, состроил удовлетворенную гримаску. — Это же лучше всякой шотландской сивухи?

— Vous etes a raison, mon Prince <Совершенно справедливо, князь (франц.) >, — кивнул Никита, втайне желая тут же повторить.

— А для тапера вы неплохо воспитаны и образованы, — во второй раз отметил князь, — я лично знавал двух Захаржевских…

Князь снова замолчал, а Никита предался счастливому ощущению проникновения благородного алкоголя в самые сокровенные уголки его истощенного похмельем организма.

— Сергей Васильевич Захаржевский, одна тыщща восемьсот семьдесят девятого года рождения, окончил Николаевское кавалерийское училище, в Первую мировую воевал у Драгомилова и Великого князя Николая Николаевича, потом в Гражданскую был на Степном фронте, командовал Зюнганским калмыцким полком, потом тринадцатой конной бригадой… И между прочим, это он вашего этого… Ча-па-я в Урале утопил, хе-хе-хе… — князь довольно захихикал, — так что, думаю, если бы ваши начальники в годы Сталина хорошенько бы покопались в истории, то вам и родителям вашим…

Князь снова замолчал, видимо энциклопедическая точность воспоминаний снова наткнулась на препятствие в виде склеротического сосуда…

— Так вот, с Сергеем Васильевичем Захаржевским мы вместе в Фонтенбло, да в Сербии не одну бутылочку за преферансом, хе-хе-хе…

И снова мысль наткнулась на склеротический сосуд…

Никита боялся показаться невоспитанным и внутренне с великим трудом перебарывал желание налить себе в стакан еще на три пальца.

— А вы налейте себе еще, дружок, не стесняйтесь, — читая его мысли, сказал князь. — Знавал я и еще одного Захаржевского и, кстати, не родственника Сергею Васильевичу, тот служил начальником штаба второй пластунской бригады у Корнилова, был ранен тяжело… умер совсем недавно, в Льеже двадцать пятого апреля одна тыщща девятьсот пятьдесят четвертого года… Захаржевский Иван Александрович, светлая память его! — князь с чувством перекрестился на православный манер… — Не родственник он вам?

Никита что-то нечленораздельное промычал и на всякий случай тоже перекрестился и придал своему лицу выражение благоговейности…

— А своих предков-то надлежит зна-а-а-ать! — повысив голос, протяжно прикрикнул князь. — Знаете своих прабабок, прадедок-то, или позабыли, как Иваны не помнящие родства?

Никита было растерялся даже от такого напора, но, придав лицу еще больше благоговейности, на всякий случай утвердительно кивнул и вымолвил:

— Бабушка нам рассказывала, что род наш вообще-то древний, и что вообще прабабка наша из Шотландии…

Князь кивал каким-то своим мыслям…

— Ну и что для вас предки, что для вас предки, Россия, родина? Вы хоть словами-то ее можете определить? Березы, что ли, здесь, на Каменном острове? Так они и в Бельгии с таким же успехом произрастают. Слышали, небось. Где спать лег — там и родина?..

Старик снова взял долгую склеротическую паузу…

— Родина, милейший — это понятие емкое… и понятие ее дано видать не всем — это как музыкальный слух и чувство рифмы. Вот женятся все или почти все люди — а счастье в браке обретают только единицы. Получается — либо в постели с супругой не все как в мечтах, либо на кухне ругань и поножовщина! Так и с родиной. Страну обитания каждый в паспорте имеет — а любить ее и ценить умеют далеко не все. Это как