спотыкалась. Пятнадцатый раз она внутренне собиралась, но опять ничего не могла с собой поделать. Она просто боялась приземляться так, чтобы после прыжка некоторое время ехать назад на опорной ноге.
Еще перед Новым годом она это делала. А сейчас, после травмы, место это казалось ей просто заколдованным.
— Ну, что за дела? Альбина! Соберись! — Галина Григорьевна в лохматой шапке тоже нервничала. — Лена! Геворская! Прыгни с Вихоревой в паре. Она потеряла движение…
К Альбине подкатила Ленка. С нескрываемым превосходством на нее посмотрела, кружась вокруг небрежно расслабленной задней перебежкой.
Потом раз, играючи, сделала перекидной, красиво приземлившись ласточкой.
— Ну, давай, чего стоишь? Подстраивайся.
Что я, так полчаса вокруг тебя крутить должна?
Альбина тихо и с раздражением прошипела:
«С-с-с-с-пади…» Поймала Ленкин ритм и синхронно с ней пошла на прыжок. Прыгнуть решила лучше Ленки. Чиркнула коньком и больно упала на колени.
— Ну, елки-палки! — с чувством отметила падение Галина Григорьевна. — Что-то скользкий лед сегодня…
Обидно было до слез, особенно когда она исподлобья смотрела на легко разъезжающую по катку Геворскую, которая оглянулась с гадкой улыбочкой и пожала плечами.
Прыгать Альбина не любила. Поэтому всерьез подумывала о том, чтобы уйти в парное катание. Все-таки там есть за кого уцепиться.
Единственная загвоздка заключалась в том, что прежде нужно было сдать все базовые элементы. И перекидной прыжок был в их числе.
А еще одна сложность таилась в подборе пары.
С мальчиками у них был дефицит. А те, которые имелись в наличии — Шкавранко и Май, категорически отбрыкивались от навязываемой им пары. Им-то как раз налегке было гораздо удобнее. Цепляющейся за них партнерши им сто лет не надо было. Поддержка — вещь обременительная. А Альбина — девушка увесистая.
Она подъехала к бортику, где переминалась с ноги на ногу подмерзшая Галина.
— А знаешь, почему не получается? — она с напором глядела Альбине в глаза. — Потому что ты растолстела, пока дома с ногой сидела. Тебе просто в воздухе свой вес не развернуть как надо. Ты посмотри, какие ножищи нагуляла.
Чтобы через неделю этого не было, Альбина.
Худей как хочешь.
Она говорила громко и базарно. Альбина уже давно заметила, что у тренеров существует какой-то общий тембр голоса — крикливый и беспардонный. И она невольно покосилась на тех, кто тренировался здесь же. Очень не хотелось, чтобы слова эти кто-нибудь слышал. Так не хотелось! Особенно Геворская… А она как раз проезжала близко и пялилась в их сторону.
Альбина ехала с тренировки домой и серьезно хотела все бросить. Ноги у нее, и вправду, были полноваты. Но у фигуристок это сплошь и рядом. От больших нагрузок наращиваются мышцы. Геворская худая, как палка, и на ней ничего не нарастает. А Альбина — настоящая девушка.
И талия есть, и бедра. Но лишнего жира у нее как раз нет. Ущипнуть не за что. И она уже в десятый раз яростно убеждала себя в этом неоспоримом факте. А сложением она в отца. Просто кость широкая. А сверху, так и вовсе ничего лишнего. Под ключицами даже видны ребра.
В раздевалке, когда все уже ушли, ее попыталась подбодрить подружка Катя.
— Алька, да не носи ты просто эту юбку на тренировку. Приходи в рейтузах. Юбка эта тебя полнит. И не обращай ни на кого внимания.
Но настроение от этого еще больше испортилось. Как же быть, если фигуристку полнит мини-юбочка? Как, скажите пожалуйста, тогда выступать на соревнованиях? И она придирчиво посмотрела на Катины ляжки.
— У тебя, Катюха, тоже, между прочим, о-го-го. Так, — сказала она уязвленно, — между нами девочками.
— Спорт такой, — ничуть не расстроилась Катюха. — А у пловчих, например, плечи. И я бы с ними ни за что не поменялась. Так и знайте! И она показала всем своим воображаемым оппонентам язык.
— Да как я похудею-то ей за одну неделю? Альбина продолжала негодовать.
— Лук репчатый берешь, — Катя засунула в рот карамельку и речь ее стала не совсем членораздельной, — режешь, и ложку меда кладешь.
Все в банку, и на ночь за окошко. А утром натощак ешь по столовой ложке перед завтраком. Ну, и перед обедом, и ужином. Гадость такая, что потом вообще ничего не хочется, только умереть. Зато помогает. — И добавила после паузы:
— Говорят.
— Вввя, — сморщилась Альбина. — Лук с медом? Вввяя…
Теперь она ехала домой и думала о том, что и без фигурного катания прекрасно обойдется.
Пора завязывать. Скоро в школе выпускные экзамены. Потом готовиться в институт. Мастером спорта ей, наверно, уже не бывать. Да и зачем это нужно? Уже давно ей стало понятно, что никакого большого спортивного будущего у нее нет, хоть и занималась она с пяти лет.
Среди тех, с кем она делала на льду свои первые шаги, уже есть члены сборной юниоров. Тех, кто подавал надежды, давно забрали в большой спорт. Давно. Десять лет назад. А она каталась для себя. Зато чувствовала себя настоящей королевой на катке в Таврическом саду. На разряды сдавала. Может похвастаться своим первым юношеским. Хотелось бы взрослый. Но так…
Для потомков. И без этого ведь комсомолка, спортсменка, отличница. И, конечно, красавица. «Хотела бы я встретиться с Геворской в какой-нибудь компании. Вот мы бы и посмотрели, кто чего стоит».
От этой мысли Альбине стало веселей. Она уже мечтала о том, как придет домой и накинется на макароны по-флотски, которые так здорово готовила ее бабушка Лизавета Степанна.
Или Эльжбета Стефановна, как предпочитала называть ее Альбина, которой очень нравилось то, что в ней течет польская кровь.
Как ей казалось, польские пани отличались от русских женщин в выгодную сторону. «Ище польска не сгинела», — повторяла она за сухощавой, аристократически стройной бабушкой.
А полька, по ее смутным представлениям, обязательно должна была быть гордячкой и воображалой. И Альбина эти черты в себе культивировала, как доказательство своей очаровательной национальной принадлежности.
Мечтая о макаронах, мед с луком решила не готовить. Зачем портить себе аппетит?
Спускаясь с подножки трамвая, она почувствовала, что колено, которым она столько раз ударялась сегодня об лед, больно сгибать. И еще раз утвердилась в мысли, что все, пора бросать, сколько свободного времени тогда у нее появится! А ведь в младших классах она еще умудрялась учиться в музыкальной школе. Но в четвертом, с помощью вполне профессиональной истерики, убедила родителей ее оттуда забрать.
И больше к пианино она не подходила ни разу.
А крышку его использовала как журнальный столик.
Времени ей никогда не хватало. Вернее, хватало, но только на уроки и спорт. А вот на то, чтобы ничего не делать, — не хватало. А ей иногда так хотелось просто поваляться на тахте, а потом эдак часик повертеться перед зеркалом. Посмотреть на себя со спины, приспособив маленькое зеркальце. Или просто повыпендриваться с прической и собственным выражением лица. Лица, которому Альбина активно симпатизировала.
Она не видела у себя недостатков. И любовалась собой, поворачиваясь то так, то эдак. Темные, чуть вьющиеся волосы, из которых она делала два низких хвоста прямо под ушами.
Светлая кожа, большие карие глаза в густых ресницах, от природы будто бы подведенные. Такие же, как она считала без ложной скромности, она видела в бабушкином альбоме со старинными фотографиями звезд немого кино. Пикантный вздернутый носик, темные брови, каждая волосинка которых блестела, как мех норки, и маленький рот сердечком. Просто Вера Холодная. Моя руки в ванной, она всегда себе
