Левин на мгновение замолчала. Брюс слышал ее дыхание. Он прислушивался, не прозвучит ли в трубке мужской голос, как это случилось с предыдущим звонком. Но ничего не было. Этой ночью Левин спала одна.
– Алекс?
Н очь придавала ее голосу бархатные нотки. Он выждал, пока она заговорит дальше.
– Алекс, ты тут?
– Да, я слушаю.
– Допустим, что в один прекрасный день мы сможем перекачивать нашу память в компьютер или в какую-то кибернетическую штуковину. Тогда нам придется расстаться с нашим бренным телом.
– В этом-то и дело.
– Ну, так вот, все, что останется от нас, прежних, это наши голоса. Даже если это будет просто запись. Уже сейчас делают великолепные записи. А что будет в будущем, представляешь?
– Неглупо, Левин.
– Честно говоря, я над этим много думала.
– А это доказывает, что мы были правы с самого начала и что, вопреки всем теориям Саньяка, Вокс западает именно на голос.
– Да, но не только по сексуальным мотивам.
14
Ему снилось, что он бежит по темному лесу за женщиной в белом и никак не может догнать ее. В воздухе замелькал золотой колокольчик; его маленькие, покрытые пушком крылышки трепетали, как у птички. Колокольчик плясал в поле его зрения, закрывая от него мускулистое тело бегуньи. Потом колокольчик зазвонил. Он звонил, звонил, звонил…
– Алло, Брюс! Это Матье Дельмон. Снова Вокс.
– Когда?
– Этой ночью. В «Шератоне» у второго терминала в «Руасси-Шарль де Голль». Жертва – стюардесса наземных служб аэропорта. Элоди Дожье, двадцати шести лет. Он снова напал ночью. Поскольку там хорошая звукоизоляция, тревогу подняли только потому, что кто-то снял номер, соседний с тем, где произошло убийство. На сей раз там на всю мощь работал телевизор. Я послал на место Санчеса и Шеффера. Они вас ждут.
– Я выезжаю немедленно.
Брюс посмотрел на будильник. Без четверти пять. Он позвонил Левин, извинился, что будит ее во второй раз, и попросил как можно скорее присоединиться к остальным. Она спокойно ответила, что на мотоцикле доберется туда за полчаса.
Войдя в тридцать седьмой номер, Брюс отметил, что Левин точно рассчитала время. Она сидела на корточках перед обнаженным телом жертвы и смотрела, как Санчес аккуратно отклеивает прозрачный скотч с ее век. Молодая женщина, брюнетка с длинными густыми волосами. Брюс отогнал от себя мысль о том, что они напомнили ему Тессу. Как обычно, волосы были разложены венком вокруг лица, обезображенного стигматами удушения. Шея: то же кровавое месиво. Брюс подошел поближе. Шеффер и Левин повернулись к нему. Ее лицо оставалось спокойным, как всегда. Шеффер пояснил:
– Две полоски скотча удерживали глаза открытыми.
Брюс посмотрел на телевизор, на пульт управления, валявшийся на ковре, словно его бросили туда от двери, и сказал:
– Вчера вечером показывали американский фильм с Мелом Гибсоном. В одной сцене его пытают и подклеивают веки скотчем.
– Прямо в яблочко, – сказал Шеффер.
– Во время фильма мне кто-то позвонил и не назвался, – продолжал Брюс.
– Ладно, звонок отследят, – сказал Шеффер. – Мы быстро узнаем, если звонили из «Шератона».
– Он хотел убедиться, что я смотрю фильм, – сказал Брюс.
– Можно подумать, что вся мизансцена поставлена специально для тебя, Алекс, – сказала Мартина Левин.
– Может быть, но шоу изменилось, – вмешался Санчес.
В се повернулись к эксперту, а тот продолжал:
– Видны следы наручников, он пользовался музыкальной струной. Но в горле нет кассеты, и я почти уверен, что не было никакого сексуального контакта.
– Так что же, мы имеем дело с имитатором? – спросила Левин.
– Когда получим из лаборатории данные о частицах виолончельной струны, тогда узнаем, – ответил Брюс– Фирма ни разу не упоминалась в прессе. Ты знаешь, что тебе остается сделать, Санчес?
– Подстегнуть моих ребят или заставить их принять амфетамины.
– А ты еще этого не сделал? – спросил Шеффер, но улыбнуться у него не получилось.
У Брюса зазвонил мобильный телефон. Он отошел от группы, чтобы ответить, пошел к окну. Звонил Патрик Говен, который всю ночь разыскивал Фреда Геджа и только что нашел его, в стельку пьяного, в машине перед домом Тессы Роббинс. Врюс велел ему ни на шаг не отходить от Геджа, перезвонить, если Гедж попытается проникнуть в дом, и повесил трубку. Он раздвинул шторы – ночь прорезали огни двух
