–Тебе раньше приходилось иметь дело с проституткой, подающей жалобу на клиента? Да еще с проституткой, которая снимала бы клиентов в девятом округе, а жаловаться шла в восьмой?
– Нет, майор.
– И мне не приходилось. Это не удивило капитана Левин?
Мандело улыбнулся, словно вспомнил что-то приятное. И ответил:
– Мартину не так-то легко удивить. Она решила, что шлюха пришла к ней, потому что она женщина. И к тому же имеющая больше мотивов для вмешательства, чем коллега-мужчина.
– Ты знаешь, что произошло с ней пять лет назад?
– Со шлюхой? —Нет. С Мартиной.
– Да, знаю. И… думаю, это сыграло роль. Если требовалось прижать какого-нибудь типа, измывавшегося над женщиной, она принимала это близко к сердцу.
– Дело осложняется тем, что в деле фигурирует и баба, измывавшаяся над мужчинами.
– Ах да, Мортиция! Тоже боливийка, но в амплуа «госпожи». Та еще штучка. Бьет, но разговаривать не любит.
– Почему, как ты думаешь?
– Думаю, что она интересуется только своим бизнесом. Своей «нижней лавкой», как говорят африканские шлюхи, уж не знаю, как это называют в Боливии. Мортиция мало что знает. А вот об Армандо Мендозе я бы такого не сказал.
– Это клиент Мортиции и тот самый тип, на которого подала жалобу Амелия?
– Именно он. Так что видите, тут дело семейное.
– Известно, где найти этого Армандо?
– Конечно. С ним одна проблема – языком мелет без остановки, но говорит в конечном итоге очень немного.
– Он не заика?
– Нет. А почему вы спросили?
– Просто так. Ну что же, если Армандо Мендоза будет ставить нам палки в колеса, ему же хуже. Время поджимает.
– Майор, а что именно стряслось с Мартиной?
– Ничего нового по сравнению с тем, о чем я сказал тебе по телефону, Феликс. Никто не знает, где она.
– Ну, если хотите, Мендозу можем навестить вместе.
Свисавшая с потолка галогеновая лампа заливала нестерпимым светом обширную круглую кровать с красными шелковыми простынями. Плед «под оцелота» соскользнул на черный ковер. Армандо Мендоза, одетый в ярко-синюю пижаму, резко сел. Его выбритый череп служил своего рода пьедесталом для девушки в наряде из красной кожи, изображенной на фотографии в натуральную величину, висевшую в позолоченной раме над кроватью. Алекс Брюс с трудом подавил гримасу, а Феликс Мандело сказал, указывая на это произведение искусства дулом своего пистолета-автомата:
– Я всегда знал, что у тебя говенный вкус, толстячок. Теперь это подтвердилось.
Округлившиеся глаза Мендозы перебегали с резиновых перчаток на руках посетителей на стальное рыло «манурина». Мандело добавил:
– Да-да! Шестизарядный, подогнанный под «магнум-357». Тебе такие нравятся?
– С каких это пор вы расстреливаете людей у них дома? – выговорил боливиец. – Готов поспорить, вы к тому же взломали мой замок. Это совершенно противозаконно. И почему это вы в перчатках?
Брюс присел на край кровати и зажег сигарету. Мендоза взглянул на него, потом выразительным жестом протянул руки к Мандело. Этим он как бы спрашивал: «А это еще кто?» Потом боливиец поморгал и воскликнул:
–Эге! Да вы же тот легавый, из телевизора. Тот, что гоняется за серийным убийцей.
– Точно.
– Ну и чего вам от меня надо.'
– А по-твоему?
– Понятия не имею!
– Подумай получше, – сказал Брюс, пощупав простыню.
Спать под легким шелком, но держать ноги в тепле. Так предпочитал Мендоза. Как ни странно, его носки оказались нейтрального серого цвета.
– Я правда не знаю!
– Тебе следовало бы знать, что причинение вреда сотруднику полиции не приветствуется, —добавил Брюс.
– Какому сотруднику?
– Капитану Мартине Левин. Ты с ней хорошо знаком.
