чтобы подавать сыновьям положительный пример – мужчина должен быть занят делом. А в-третьих, потому, что Марина Константиновна терпеть не могла, когда мужчина слоняется днем по квартире и болтается под ногами.
На работе в своем кабинете он целый день изучал газеты, смотрел телевизор – в основном программы новостей – и читал мемуары видных деятелей бизнеса – Форда, Филипса, Рокфеллера. После обеда иногда позволял себе запереть кабинет изнутри, отключить телефон, достать спрятанную в сейфе подушку и вздремнуть полчасика на диване. А в половине шестого – не поздно и не рано, после ухода рабочих, но гораздо раньше, чем базу покинут Пушкины – шофер отвозил его домой.
А дома его уже ждали любовь и уважение, уют, заслуженный ужин, любимые детишки, заботливая Пушкина и чувство исполненного долга.
Дом Лопатиных сверкал порядком и чистотой. Потому что Пушкина терпеть не могла сидеть без дела. Она вставала рано утром, чтобы покормить своего Лопатина завтраком, и только поздно вечером позволяла себе присесть перед телевизором – да, как правило, сразу начинала дремать. Она варила борщи и тушила кроликов. Пекла пироги и лепила вареники. Делала заготовки на зиму. Сама квасила капусту, потому что на рынке настоящую капусту в наши дни днем с огнем не найдешь. Варила варенья и джемы. Обсуждала что-то с портнихой. Пересаживала комнатные растения. Изучала журналы по интерьеру и вела переговоры со строителями. Мыла и пылесосила дом. Следила за тем, чтобы мальчишки были сыты и веселы. Чтобы готовили уроки и не шалили.
Неудачи Лопатина в бизнесе оставались в пределах офиса, в семью мусор не выносился, и дома Лопатина встречали как человека, пришедшего с ответственной работы, для того чтобы отдохнуть и побыть в кругу близких. В семье его уважали и, более того, относились с почтением.
А уж мужем Лопатин был почти идеальным. Пушкина была им очень довольна. Во-первых, занят важным делом, бизнесмен. Во-вторых, за всю жизнь ни разу не поглядел в сторону другой женщины. В- третьих, домосед, любит свой дом и даже не пытается оспорить главенство в доме жены, никогда с ней не спорит и не обижается. В-четвертых, отличный отец, в мальчишках души не чает, все свободное время с ними проводит, клеит модели самолетов, собирает железную дорогу, складывает пазлы. К тому же не любит сидеть без дела. То лампочку по-хозяйски вкрутит. То цветочки польет. То собачку дрессирует в туалет ходить. Если и присядет на диван – только для того, чтобы новости послушать или просмотреть свежий номер газеты «Коммерсант».
Да и вообще: может быть, и не Ален Делон, зато свой, родной, с носом картофелинкой, ушами- пельмешками и непокорным жиденьким хохолком волос на макушке.
– Что-то ты сегодня бледный, Вася, – говорила она за ужином, озабоченно разглядывая его лицо. – И тени под глазами...
– Как тут не быть бледным, когда индекс Доу-Джонс уже вторую неделю идет вниз! – с чувством отвечал Вася. – Падает, сволочь, как подрезанный!
Пушкина смотрела озабоченно и качала головой:
– И все-таки, наверное, не надо тебе кофе по утрам. Пей лучше какао.
Как сказали бы раньше, они жили душа в душу. Любили друг друга. Относились друг к другу уважительно и бережно. Скучали, если приходилось разлучаться.
Что за картина, например, когда они в выходной день парочкой ходили по мясному ряду центрального городского рынка. Оба полные, хорошо одетые, домовитые. Она, хлопотливая и деятельная, придирчиво и со знанием дела выбирала, скажем, голяшки на холодец, а он, солидный и очень импозантный, терпеливо следовал за ней с хозяйственной сумкой в одной руке и кошельком в другой.
Бывало, посмотрит на них тесть, вздохнет украдкой о деловых неудачах зятя, и поблагодарит Бога за то, что у дочери сложилась семейная жизнь и она счастлива. И за внучков Бога поблагодарит. Которые, все трое, как на подбор: щекастые, глазастые, шустрые. Ложками в тарелках орудуют – любо-дорого поглядеть.
– Это все Вася! – говорила Пушкина. – Такой редкий отец. Ведь как он на работе устает! А придет – и сразу к мальчишкам. Весь вечер с ними! И вообще я рада, что все так получилось и он в наш бизнес хорошо вписался...
Тесть крякнет про себя и промолчит. А что? Да ничего! Все не так плохо. Даже, пожалуй, хорошо. Чего только не сделаешь ради счастья дочери! Другие, посмотришь... И больно делается. А тут все счастливы... Так зачем же Господа гневить?
И все, в общем, шло хорошо до тех пор, пока в один несчастный день скоропостижно не умер тесть. Умер от разрыва сердца прямо на рабочем месте.
Слова, с которыми тесть обратился к сбежавшимся в его кабинет перепуганным коллегам, указывали на то, что и в последнюю минуту он думал об интересах дела, которое внезапно оставлял на попечение молодых наследников. Схватив одной слабеющей рукой руку сына, а другой – руку Лопатина и пытаясь соединить их вместе в братском пожатии, Пушкин-старший прохрипел:
– Смотрите только... Чтобы вместе... Там... Там... все написано... – и он повел угасающими глазами на стоящий в углу кабинета сейф.
Причем многие потом вспоминали, что Лопатин, следуя воле тестя, к Сашкиной руке, вроде как, потянулся, а тот, может быть, невольно, от неожиданности, руку свою вырвал и брататься с зятем не пожелал. И этот факт впоследствии зрители этой сцены посчитали красноречивым символом их дальнейших отношений.
Срочно вызванная скорая приехала, когда все уже было кончено.
Оказав покойному последние почести и отдав дань скорби и безутешному горю, соратники Пушкина- старшего открыли сейф и обнаружили среди бумаг его деловое завещание, то есть наставление о том, как организовать руководство бизнесом и как вести компанию в случае внезапной смерти руководителя.
Если отбросить детали, суть сводилась к следующему. Несмотря на то что преемником бывшего главы холдинга все видели его сына Сашку, в завещании об этом не говорилось ни слова. Более того, прямым текстом указывалось: Сашку к руководству близко не подпускать, по крайней мере первые три года, генеральным сделать пока нынешнего заместителя Аниськина, верного соратника еще со времен советской овощебазы, а сына ввести в совет директоров наряду с семью другими акционерами, но ввести исключительно вместе с зятем Лопатиным, дав и тому и другому равные права голоса по всем вопросам.
Воля покойного всем показалась неожиданной. А сам Сашка был оскорблен до глубины души. Он считал себя вполне способным принять ответственность за дело отца, не пожалеть сил и привести бизнес к новым финансовым показателям. А вместо этого выходило, что ему еще три года нужно доказывать окружающим, что он этого достоин! Нужно каждую свою идею растолковывать десятку немолодых и туговатых на голову людей, а в каждой мелочи убеждать трусоватого Аниськина. Но самое обидное, что отец в глазах всех приравнял Сашку к ленивому, нерасторопному, бестолковому Лопатину! Пусть даже это был всего лишь политический ход со стороны отца, для того чтобы Маринка с ее ребятишками не осталась в стороне от семейного источника доходов – все равно! Сашка был оскорблен.
А тут еще и Лопатин каким-то странным образом переменился. Так, будто всерьез принял доверие, оказанное тестем. Как будто всерьез хотел принимать участие в работе компании. И более того, рассчитывал в будущем побороться за руководящее в ней место.
Лопатин стал регулярно посещать совещания руководства. Поначалу сидел молча, прислушиваясь и приглядываясь. Потом начал осторожно высказываться. При этом вдруг оказалось, что говорит Лопатин вполне дельные вещи. Которые очень даже стоит послушать.
Говорил Лопатин солидно. Крайних мнений не высказывал. Старался выступать последним, чтобы по замечаниям бравших слово до него сориентироваться, где находится истина. И вообще придерживался житейских истин: семь раз отмерь – один отрежь, тише едешь – дальше будешь, береженого и Бог бережет. А когда дело запущено и устойчиво идет по накатанным рельсам – это не самая плохая стратегия.
К тому же у Лопатина, откуда ни возьмись, вдруг прорезался дар красноречия. Если начнет говорить, то как-то необыкновенно гладко, так, что заслушаешься. Обороты речи откуда-то взялись у него живописные: «по моему глубокому убеждению» или: «принимая во внимание вышеуказанные объективные обстоятельства», и даже: «исходя из маркетинговых особенностей нашего сегмента рынка». Окружающие
