Тогда я взял и швырнул томагавк. Паша ойкнул и присел, томагавк просвистел в воздухе и воткнулся в дерево. Попал, как всегда. Лезвие глубоко врубилось в стол, дерево оказалось не бутафорским, настоящим. Я перехватился за веревку и легко вскарабкался на сцену. Вытащил Тоску и Пашу. Хотя Пашу, конечно, следовало оставить.
– Мы с тобой еще разберемся. – Паша кивнул в сторону томагавка. – Ты у меня еще заработаешь. Мой брат, кстати, боксер, первый взрослый разряд. И он не обо мне позаботится, он о тебе позаботится. А пока... пока вы как хотите, а я потихоньку отваливаю...
И Паша направился к выходу из зрительного зала.
– Паша, лучше не надо... – Тоска попробовала схватить Пашу за рукав. – Давай лучше вместе...
– А пускай идет, – сказал я. – Ты его не держи. Ты, Тоска, фильмы ужасов любишь? Любишь, я же знаю. Самая главная ошибка всех героев фильмов ужасов состоит в том, что они расходятся. Одна негритянка идет купаться, другой чувак отправляется свет включать, а какой-нибудь долговязый тип с удивительными часами слышит странный стук... И их чикают поодиночке. Пусть идет, я его родителям на Новый год открытку пришлю...
Паша остановился. Я подошел к карликовому баобабу, в котором завяз мой томагавк, дернул. Топорик сидел крепко, просто так и не выдернешь. Я даже ногой уперся. Дернул. Топорик со стоном вышел из древесины. По стволу потекла вязкая красная жидкость.
– Кровь... – прошептал Паша. – Из дерева кровь течет...
– Действительно, кровь? – спросила Тоска.
– Не знаю... – сказал я. – Надо попробовать...
И я протянул палец, чтобы попробовать. Нет, на самом деле я совершенно не собирался лизать эту дрянь, к тому же, судя по цвету и вязкости, она совсем не была кровью. Кровь так не течет. Из дерева сочилось что-то вроде вываренного кленового сока.
– Не надо, – попросила Тоска. – Лучше не трогай...
Я пожал плечами, вытер лезвие о занавес и направился к выходу из зала. Тоска и Паша двинулись за мной. Молча.
Мы вышли в вестибюль со страшными картинами. Здесь было темно, по полу тянулись бледные полоски пробивающегося из-за портьер света, что придавало Дому культуры еще больше загадочности.
– Вот, – указал я томагавком, – вторая лестница. Лестница ведет на галерею. По идее, где-то там и жил Паровозов. Наверное...
Я подошел к лестнице и стал подниматься по ступенькам. Ступеньки хрипло скрипели, даже не скрипели, а как-то завывали. Томагавк я держал на плече, на всякий случай. Тоска и Паша не отставали.
Галерея оказалась в гораздо худшем состоянии, чем я предполагал. В полу красовались здоровенные дырки, в некоторых местах не хватало одной, а то и двух досок. Приходилось прыгать. Тоска прыгала легко, она находилась в прекрасной спортивной форме, молодец. Этот долговязый Паша тоже спокойно справлялся с затруднениями – он просто перешагивал дыры. Я тоже сначала попрыгал, но мне это быстро надоело, я оторвал от стены длинную доску и клал ее перед собой, а потом переходил по ней дырки в полу.
Вообще, мне казалось несколько странным, что галерея так сильно повреждена. С какой это радости пол был раздолбан?
И как только я начал думать об этом, я понял, что здесь что-то не так. И когда Паша ступил на большой сохранившийся фрагмент пола, я крикнул:
– Стой!
Паша был самолюбив и на мой окрик никакого внимания не обратил. И провалился. С хрустом и каким-то неприличным звуком.
Впрочем, Паше повезло – он успел раскинуть руки. И застрял в дыре.
– Тонька! – позвал Паша.
Тоска шагнула было к нему, но я рявкнул:
– Стоять!
Тоска замерла.
– Сама провалишься, – сказал я. – Не двигайся, сейчас чего-нибудь придумаю...
Я достал из рюкзака плетеный капроновый шнур и кинул Паше, я всегда ношу веревку на такие мероприятия. На всякий случай.
– Намотай на руку, – велел я Паше.
Он послушно намотал.
– Теперь потихоньку просовывайся в дырку, не спеши – сорвешься, плечо вывихнешь. Это очень больно, поверь мне.
– Как это просовывайся?! – испугался Паша. – Вниз, что ли?
Тоска хихикнула и сказала:
– Просовываться вверх в твоем случае тяжело.
– К тому же наверх нам тебя не вытащить, – сказал я. – Слишком опасно. Мы опустим тебя вниз.
– Я не хочу вниз! – задергался Паша. – Там внизу...
– Там внизу ничего нет, – сказал я. – Прекрати дергаться, а то сорвешься. С четырех метров грохнешься – мозгов не соберешь! Так что нечего трепыхаться! Тоска, держи веревку.
Тоска взялась за веревку. Я сел на пол, уперся ногами в выломанную дощечку и напряг спину.
– Я скажу «три» – и ты выдохнешь, – сказал я. – Раз, два, три.
Паша громко вдохнул, потом выдохнул. Пол хрустнул, и Паша тут же провалился под галерею.
– А! – заорал он откуда-то снизу.
– Трави потихонечку, – велел я Тоске.
Она кивнула, и мы стали Пашу опускать. Он оказался тяжелым типом, хотя по его виду предположить это было сложно. Видимо, в нем было много костей. Я еще кое-как держался, Тоска же кривилась вовсю.
– Что это?! – снизу послышался Пашкин голос. – Кто тут?!
– Пашка, хватит придуриваться, – сказала Тоска. – Это не смешно...
– Тут в углу кто-то есть! – завизжал Пашка. – Он смотрит...
– Я знаю, кто там, – засмеялся я. – Там призрак-убийца без вести пропавшего столяра-станочника!
Тоска тоже засмеялась.
– Это не шутка! – вопил Паша. – Он идет ко мне!
– У тебя дубинки! – напомнил я. – Достань их!
Веревка начала раскачиваться, видимо, Паша задергался.
– Он идет! – снова завопил Паша. – Он близко!
– Посмотри, там у него бензопилы не видно? – спросил я.
– У него глаза! – Паша заверещал. – Глаза!!!
Заверещал страшно, как придавленный лисой заяц. Потом на пол грохнулись дубинки, они глухо стукнули по паркету. Мне стало как-то не по себе, и я крикнул Тоске:
– Тащим вверх!
И я потянул веревку на себя.
Веревка не шла. Паша орал из-под пола, орал жутко, я пытался его выволочь, но бесполезно. Веревка уползала в дыру, срывала кожу с ладоней – я, как идиот, забыл надеть перчатки.
Тоска вскрикнула и разжала руки, с ее ладоней капала кровь. Я понял, что и я через секунду отпущу эту дурацкую веревку, руки жгло нестерпимо. Но я не успел. Веревка неожиданно ослабла, я хлопнулся на пол.
Паша замолчал. Я сел, подтянул шнур. Веревка была оборвана.
– Лопнула? – предположила Тоска.
– Таким шнуром можно машину из грязи выволочь, – сказал я. – К тому же она не лопнула, она обрезана. Или обкушена.
– Как обкушена? – спросила Тоска.
– Зубами. – Я вертел обрывок шнура. – Или ножницами, по-разному может быть...
– Надо спуститься! – Тоска двинулась обратно вдоль по галерее. – Надо его достать...
– Лучше не надо. – Я принялся аккуратно сворачивать шнур в бухту.
