наступит великая дата, хотя Лу утверждала, что она никогда не наступит и что такой день просто не существует в природе. Нет, послушать ее, так в этом году 31 мая исчезло. Девочка говорила это ради смеха, а смеялась она, чтобы рассеять волнение, царившее в обоих домах.
Тем не менее всё же следовало напомнить дяде Фрэнсиса Гордона и отцу Дженни Хадлсон о свадьбе, о которой они больше не говорили, словно она уже и не должна была состояться. При малейшем намеке на свадьбу оба резко уклонялись от разговора и уходили к себе. Итак, встал вопрос о том, чтобы прижать их к стенке во время одного из визитов, ежедневно наносимых Фрэнсисом в дом на Моррис-стрит. Однако миссис Хадлсон полагала, что будет лучше не предпринимать никаких попыток в отношении ее мужа. Ведь он совсем не занимался приготовлениями к бракосочетанию, равно как и не занимался домашним хозяйством. Нет… В назначенный день она просто скажет ему: «Вот фрак, вот шляпа, вот перчатки… Пора ехать в церковь Святого Андрея на брачную церемонию… Подай мне руку. Идем…»
Конечно, он пойдет, даже не осознавая этого. Лишь бы в тот момент метеор не пролетал перед объективом его телескопа!
Но если в доме на Моррис-стрит мнение миссис Хадлсон было решающим, в доме на Элизабет-стрит никто и не думал считаться с мнением Фрэнсиса Гордона. Если доктора оставили в покое и не требовали объяснений по поводу его отношения к мистеру Дину Форсайту, то старая служанка безжалостно теребила своего хозяина, требуя прояснить ситуацию. Митс не хотела ничего слышать. Она обозлилась на хозяина, чувствуя, что положение становится всё более угрожающим и что малейший инцидент может спровоцировать разрыв между семействами. А каковы оказались бы последствия? Свадьбу отложили бы или, вероятно, даже отменили, к отчаянию невесты и жениха, ее дорогого Фрэнсиса, которого мистер Форсайт заставил бы отказаться от руки Дженни. А что мог бы поделать несчастный молодой человек после публичного скандала, сделавшего бы любое примирение невозможным?
И вот после полудня 19 мая старая служанка, оказавшись наедине с мистером Форсайтом в столовой, остановила его в тот момент, когда он уже собирался подняться по лестнице, ведущей на башню.
Как известно, мистер Форсайт боялся откровенных разговоров с Митс. Он прекрасно знал, что подобные объяснения обычно оборачиваются не в его пользу. Он всегда был вынужден отступать. По его мнению, в тот момент, когда понимаешь, что терпишь поражение, благоразумнее всего не подставлять себя под удар.
И поэтому, взглянув снизу вверх на лицо Митс, которое показалось ему бомбой с горящим фитилем, готовой вот-вот взорваться, мистер Дин Форсайт, желавший укрыться от осколков, направился в глубь столовой. Но едва он дотронулся до дверной ручки, как старая служанка преградила ему дорогу. С высоко поднятой головой, устремив взгляд на хозяина, который отводил глаза, чтобы не смотреть ей прямо в лицо, она спросила, нисколько не стремясь унять дрожь в голосе:
— Мистер Форсайт, мне необходимо с вами поговорить.
— Поговорить со мной, Митс? Но сейчас у меня совершенно нет времени.
— Следует его иметь, сэр.
— Кажется, меня зовет Омикрон.
— Он вас не зовет, а если и позовет, то пусть изволит подождать.
— Но если мой болид…
— Ваш болид поступит так же, как Омикрон, сэр. Он подождет.
— Еще чего! — закричал мистер Форсайт, задетый за живое.
— К тому же, — продолжала Митс, — стоит ненастная погода. Начинают падать тяжелые капли, и в настоящее время наверху делать совершенно нечего!
И это была правда, даже более чем правда, что приводило в бешенство мистера Форсайта, равно как и доктора Хадлсона. Вот уже двое суток, как плотные тучи полностью закрывали небо. Днем сквозь них не проникал ни один солнечный луч, а ночью не мог пробиться свет звезд! Низкие туманы перемещались от одной точки горизонта к другой, словно траурная вуаль, которую порой разрывал своей верхушкой шпиль колокольни Святого Андрея. При подобных условиях невозможно было наблюдать за небесным пространством, следить за полетом астероидов и вновь увидеть болид, вызвавший столь жаркие споры. Приходилось даже считать вероятным, что атмосферные условия также не благоволили астрономам штата Огайо и штата Пенсильвания, равно как и другим обсерваториям Старого и Нового Света, Действительно, газеты по-прежнему не публиковали заметки о новом появлении метеора, замеченного 2 апреля. Правда, первое его появление, произошедшее уже шесть недель тому назад, не вызвало столь большого интереса, который должен был бы взволновать весь научный мир. Ведь речь шла об отнюдь не редком космическом явлении. Однако надо было быть Дином Форсайтом или Стэнли Хадлсоном, чтобы ждать возвращения болида с нетерпением, переходящим в неистовство.
После того как мистер Форсайт осознал всю невозможность ускользнуть, добрейшая Митс продолжила, скрестив на груди руки:
— Мистер Форсайт, вы случайно не забыли, что у вас есть племянник по имени Фрэнсис Гордон?
— А! Мой дорогой Фрэнсис, — ответил мистер Форсайт, добродушно кивая головой. — Конечно нет. Я не забыл… Как он себя чувствует, мой дорогой Фрэнсис?
— Прекрасно, уверяю вас.
— Мне кажется, что я его давно не видел.
— Действительно, примерно два часа, поскольку он завтракал вместе с вами.
— Со мной? А! Конечно!
— И вы больше ничего не замечаете, хозяин? — спросила Митс, заставляя его повернуться к ней.
— Да… Да… Моя добрейшая Митс! Что вы хотите? Я так занят…
— Заняты до такой степени, что, кажется, забыли об одной довольно важной вещи.
— Забыл? О чем же?
— О том, что ваш племянник скоро женится.
— Женится… Женится?
— Уж не хотите ли вы меня спросить, о какой свадьбе идет речь?
— Нет… Нет… Митс! Но к чему все эти вопросы?
— Для того чтобы понять, почему вы так себя ведете, сэр, по отношению к семейству Хадлсон! Поскольку вы не можете не знать, что существует семья Хадлсон, доктор Хадлсон, живущий на Моррис- стрит, миссис Хадлсон, мать мисс Дженни и мисс Лу Хадлсон, и что ту, которая собирается выйти замуж за вашего племянника, зовут Дженни Хадлсон!
По мере того как фамилия Хадлсон с каждым разом всё громче и громче срывалась с уст добрейшей Митс, мистер Дин Форсайт прижимал руку к груди, к ребрам, к голове, словно эта фамилия была пулей, выстреливающей в него в упор. Он тяжело дышал и даже задыхался. Кровь прилила к его глазам. Видя, что он не отвечает, Митс продолжила:
— Ну же… Вы слышали?
— Я слышал! — вскричал ее хозяин.
Сквозь плотно сжатые челюсти из его уст едва вылетало несколько обрывочных фраз.
— Ну? — спросила старая служанка, повышая голос.
— Фрэнсис по-прежнему думает об этой свадьбе? — наконец вымолвил он.
— Думает ли он об этом! — закричала Митс. — Да он думает, как дышит! Как мы все об этом думаем. Как вы сами об этом думаете, хотелось бы мне верить!
— Что?! Мой племянник по-прежнему намерен жениться на дочери доктора Хадлсона?
— На мисс Дженни, да будет вам угодно, хозяин. Было бы трудно отыскать более очаровательную особу…
— Допуская, — продолжил мистер Форсайт, — что дочь человека, который… Имя которого я не могу произносить, не задохнувшись от гнева… может быть очаровательной…
— Ну, это уж слишком! — заявила Митс, яростно развязывая передник, словно хотела его отдать.
— Посмотрим… Митс… Посмотрим! — проговорил ее хозяин, отнюдь не взволнованный столь угрожающим положением.
В руках старая служанка держала передник, завязки которого спускались до самого пола.
— Так… Вот что за мысли приходят вам в голову, мистер Форсайт!
— Но… Митс… Ты не знаешь, что он мне сделал, этот Хадлсон…
