Пруденс расправила плечи. Затем, закрыв глаза, сосредоточилась на том, чтобы расслабить мышцы шеи. И опять Рэмси словно прошептал ей в самое ухо: «Стремитесь к состоянию покоя. Это всегда поможет вам в трудную минуту».
Она пойдет к нему, решила Пруденс. Он сам просил ее обратиться к нему, если у нее возникнут какие-либо проблемы, и сейчас был именно такой случай. Вне всякого сомнения, если какому мужчине и можно было доверять, так это Чарльзу Рэмси. Постаравшись скрыть свое смятение под маской безмятежности, Пруденс сказала миссис Харрис, что вернется за своими вещами чуть позже, и храбро зашагала к дому, где проживали Рэмси.
Они остановились в доме на Жермен-плас, не далее чем в нескольких кварталах от пансиона миссис Харрис. Пруденс решила пойти туда пешком по улице Сент-Джеймс, хотя это и значительно удлиняло путь. Но на Сент-Джеймс-стрит располагалось множество магазинов, и для одинокой молодой женщины здесь было меньше риска, что к ней пристанут какие-нибудь гуляки, чем на Марин-Парад. Она порадовалась про себя, что догадалась надеть капор. Его поля надежно защищали ее от любопытных взглядов, которые бросали на нее прохожие.
Она чувствовала себя очень странно – как бы уменьшившейся в размерах и ставшей почти невесомой – без привычной твердой опоры, какой была для нее рука миссис Мур или кузена. Еще более странным ей казалось то, что она идет в частный дом к джентльмену, которому, как она чувствовала, она еще не вполне могла доверять. Стук ее каблуков по тротуару звучал неестественно громко, отзываясь в душе тревогой. У нее нет дома! У нее нет дома! Она совершенно одна в этом мире. Необычность ситуации, в которой она столь неожиданно для себя очутилась, вызвала слезы у нее на глазах, и она яростно заморгала, пытаясь смахнуть их ресницами.
Ей отказали от места. Мысль эта вновь вызвала у нее слезы, и, достав носовой платок, она промокнула глаза. Она была чужой в Брайтоне. И она была чужой в Джиллингеме. Где же ее место? У нее возникло странное чувство, будто она плывет над тротуаром, ни с кем и ни с чем не связанная. Она была столь расстроена, столь погружена в свои мысли, что ее ухо не зарегистрировало шум приближавшейся дорожной кареты, когда она подошла к углу Жермен-плас. К тому же поля ее шляпки мешали ей что-либо видеть сбоку. Не заметив кареты, она шагнула на мостовую.
И тут же отпрыгнула назад, услышав крик:
– Эй, берегись! Смотри, куда идешь!
В следующую секунду мимо нее промчалась громадная дорожная карета, оглушив ее звоном упряжи и цокотом лошадиных копыт. В окошке мелькнуло лицо мужчины – темные волосы, беспокойное выражение.
Какой ужас! Пруденс застыла, пораженная собственной глупостью. Она едва не погибла, и все потому, что совершенно не обращала внимания на то, что происходит вокруг. Она была теперь одна, и некому было заботиться о ней, кроме нее самой. Она не могла позволить себе подобную невнимательность. Этому следовало положить конец.
Ее затуманенный слезами взор последовал за каретой. По обе стороны Жермен-плас располагались красивые четырехэтажные дома с эркерами, и в большинстве своем они были сданы приезжим. Самое обычное место, самый обычный способ напомнить тебе, что ты смертна! Необычность заключалась в том, что карета, которая ее едва не сбила, остановилась перед домом, куда она сама направлялась. Из кареты вышел джентльмен, чей крик только что предупредил ее об угрожающей ей опасности. У него были темные волосы, и он был модно одет. Обойдя карету, он помог выйти из нее поразительно красивой женщине, которая тут же раскрыла объятия и вскрикнула от удовольствия при виде спускавшихся по ступеням Грейс, Руперта и Чарльза.
Радостные восклицания и веселые улыбки составляли столь резкий контраст с ее собственным настроением, что Пруденс застыла на месте, чувствуя себя не в состоянии предстать перед друзьями такой расстроенной. Веселье и безмятежность утра, проведенного ею в их обществе, казались ей сейчас, после всего того, что обрушилось на нее днем, чем-то невероятно далеким, почти нереальным. Она понимала, что ее появление сейчас здесь, несомненно, омрачит их радость.
В следующую минуту чувство, что она явилась сюда в самое неподходящее время, еще более усилилось. Поразительно красивая молодая женщина обняла Грейс, поцеловала Руперта в щеку и бросилась почти что с бурным восторгом в объятия Чарльза. Его восторг был не меньшим. Он не только крепко прижал ее к груди, но и несколько раз пылко поцеловал в губы.
Кто была эта женщина, которую он так страстно обнимал? Кто была эта женщина, которой он позволял себя целовать? На Пру вновь нахлынули сомнения, терзавшие ее в прошлом. Не была ли эта женщина одним из тех обязательств, о которых он говорил ей сегодня утром на пляже? Не была ли она той причиной, по какой он не мог предложить ей ничего, кроме поцелуев?
Трудности и несчастья преподают нам уроки, сказал ей Рэмси только сегодня утром. Вот именно – уроки! Она забыла самый важный урок, который преподал ей Тимоти: мужчинам нельзя доверять. Она и не представляла, что Рэмси может сыграть с ней такую шутку. Она не могла и подумать, что он отверг ее поцелуи, поскольку желал щедро оделить своими поцелуями губы другой женщины. Она поверила его искусной и такой соблазнительной лжи, приняв ее за правду. В сущности, он всегда относился к ней как к дурочке, хотя, надо признать, никогда еще так зло не шутил над ней, как сегодня.
Из всей веселой компании, собравшейся у дома Рэмси, лишь один человек заметил, как она нерешительно переступает с ноги на ногу на углу улицы. Приехавший в карете темноволосый джентльмен повернулся и посмотрел на нее. Мгновение они стояли, пристально глядя друг на друга.
Мужчинам нельзя доверять, напомнила себе Пруденс. Даже таким, как этот незнакомец, который – возможно, совсем не думая об этом, – спас ее от неминуемой гибели под колесами экипажа. И конечно же, нельзя было доверять Легкомысленному Рэмси. Он доказал это в первую же их встречу. Ее ошибкой было то, что она об этом забыла.
Пруденс отвернулась. Ее глаза вновь наполнились слезами. Радостная сцена, приковавшая к себе ее взор, слишком живо напомнила ей, как она была теперь одинока, как ранима. Она повернулась спиной к веселой компании. Никто не ждет ее здесь с распростертыми объятиями. Никто не скажет ей: «Добро пожаловать домой». У нее вообще больше не было дома, который она могла бы хоть в какой-то мере считать своим.
В Брайтоне оставался только один человек, к которому, как ей казалось, она могла обратиться за помощью. Остановив проезжавший мимо кеб, она велела извозчику отвезти ее к дому Розы Торгуд.
Конец, конец, конец, отзывался у нее в мозгу цокот копыт лошади, везшей ее к коттеджу на Норфолк-стрит, где поселилась Роза на то время, пока строился ее дом. Дверь ей открыла служанка.
– Мадам Роза, – сказала она, поздоровавшись, – сейчас на стройке. – Взмахом руки она показала Пруденс направление. Стройка была недалеко.
Новый дом Розы был одним из многих, строящихся сейчас на Бедфорд-сквер. Бедфорд стала первой площадью, разбитой в Брайтоне, хотя недавно был расчищен под новую площадь еще один участок на Белль-Вюфилд, сразу за приморским бульваром. Бедфорд-сквер образовывали около сорока четырехэтажных домов, расположенных в ряд на трех улицах и обращенных фасадами к тому, что со временем обещало стать садом в пол-акра. У многих домов, помимо эркеров, были ионические колонны, кованые решетчатые балконы и веранды. Из окон, выходивших на площадь, можно было видеть океан, как бы замыкающий ее с четвертой стороны.
Пруденс мгновенно стало ясно, почему Роза и ее сестра собирались уехать за границу на то время, пока будет строиться их дом. Стройка шла по всей улице. В сущности, вся площадь представляла собой одну громадную строительную площадку. Ходили слухи, что поблизости будут разбиты восточные сады с оранжереей и культурным центром, но на данной стадии поверить в такое было довольно трудно.
Отовсюду доносился стук топоров и визг пил, что явно не располагало к размышлениям. И везде были рабочие – они стояли и сидели на лесах, вывешивались из оконных проемов, определяли будущие размеры домов, у которых был заложен пока лишь фундамент. Похоже, всем им работа доставляла огромное наслаждение. Они смеялись, острили, напевали и отпускали сальные шуточки при виде Пруденс. Молодая леди, без всякого сопровождения пробиравшаяся по грязи между грудами кирпича и бадьями с известковым раствором, представлялась им весьма подходящим объектом для непристойных замечаний.
Несмотря на зубоскальство рабочих, Пруденс с восторгом взирала на вырастающий прямо на глазах жилой комплекс. Здесь был не конец, здесь было начало! Оно витало в воздухе, насыщенном специфическими для стройки запахами свежесрубленного дерева, известкового раствора, штукатурки и только что нанесенной краски. Было что-то пьянящее, даже смелое в создании нового там, где до того ничего не существовало. Прыжок в неизвестность – неважно, была ли эта неизвестность связана с воплощением в жизнь мечты архитектора или утверждением собственной независимости, – требовал как немалого мужества и воображения, так и умения точно определить свои способности и, разумеется, веры.
