Даже
Александр Вертинский
Естественно, после развенчания «культа личности» в искусстве начался подъем антисталинианы. Именно Сталин назвал писателей «инженерами человеческих душ». «Инженеры» обошлись со сталинской душой дерзко.
Александр Солженицын «В круге первом» вывел Сталина очень неприглядным типом: «маленький желтоглазый старик» «с жирными влажными пальцами, оставляющими следы на бумаге», — который вызывает отвращение. Он читает свою собственную биографию, комментирует: «Да, народу повезло», «Скромность — это очень верно». Солженицын создает сатирическую картину, как ничтожество и злодей с отщепенцами-родителями выбился в люди благодаря революции. Физиологические подробности помогли писателю создать еще более омерзительный образ.
В романе Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» Сталин не такой карикатурный. Писатель пытался осмыслить политика как психологический тип: «Честность, искренность, любовь — не политические категории. В политике есть только одно: политический расчет». Сталин Рыбакова тоже ущербен, но не так очевидно, как у Солженицына: престарелый вождь остался беззубым и носит протезы.
Александр Бек попытался создать такой образ вождя, который отличался бы от всего, созданного ранее, — не слащавый и не ругательный. У Бека в романе «На другой день» Коба — неряха, у него низкий лоб, раздвоенный на кончике нос (признак жестокости), тусклый взгляд. Он склонен к предательству, хитрый, не терпит над собой насмешек, но обаятельный и обладающий харизмой вождь.
В «Пирах Валтасара» Фазиль Искандер описывает атмосферу сталинских застолий. Вождя боятся, но верят в него. Сталин у Искандера — это падший человек, который все же обладает душой: «Ни власть, ни кровь врага, ни вино никогда не давали ему такого наслаждения», как хорошая песня, «освобождавшая душу от гнета настороженности».
Более всех на поприще унижения Сталина неприятными физиологическими подробностями продвинулся Василий Аксенов (роман «Московская сага»). У вождя десятидневный запор, ему делают клизму. В конце романа Сталин инкарнируется в жука-рогача, большого, великолепного, ярко-черного: «Сталин, отсвечивая сложенными лапами, пополз куда-то в сверкающей траве. Он ни хера не помнил и ни хера не понимал…»
Дальше — больше. В романе Владимира Сорокина «Голубое сало» Сталин — педераст, наркоман и друг Гитлера. В «Апокалисповеди» (Евангелии от Сталина) Иосиф Виссарионович предстает новым Учителем, Христом, Спасителем, который между делом на «ближней даче» занимается оральным сексом со старшей хозяйкой, правда, в других физиологических подробностях.
Нодар Джин более человечен и эстетичен: «Впервые в жизни я мочился, посмеиваясь в усы. Глядя на свое ответвление, думал о том, что, будь я еврейским священником и не изловчись выпростать это ответвление незамеченным, меня следовало бы наказать на двойной срок. Один — за поругание закона, а другой — за качество ответвления».
Сталин в «Учителе» — это философ и эстет. Повествование ведется от первого лица, этот прием оттесняет со сцены самого автора, Нодара Джина. «Вся история — это история привычки владеть и делить, — говорит Сталин Джина, — и привычка эта настолько сильная, что либо она и есть самая сущность «серой кляксы», либо кажется таковой. Я считаю — кажется. И считаю, что посторонней воле эта привычка не нравится. Иначе не была бы дана мне, «серой кляксе», такая власть над другими. Люди полны дерьма, но я верю в народ. Его можно схватить за яйца, скрутить их, а потом больно сдавить — и заставить с этой привычкой расстаться. Человек — блядь, но его можно заставить вернуть себе девственность. К смирению ведет сила, которую обретаешь в страхе…» (Оставим без комментариев авторские стиль и лексикон.)
Отождествление Ленина, а потом и Сталина с Учителем имеет скрытый подтекст. Учителем называли Иисуса Христа. Нодар Джин утверждает, что Сталину выпало быть и богом, и дьяволом.
Выходец из России Ричард Лури написал книгу «Сталин. Автобиография», тоже от лица вождя. В этом произведении Сталин выглядит злодеем, драчуном, предателем, циником, признающимся в убийстве Ленина. Однако в «Автобиографии» много неточностей и спекуляций. Например, описана сцена убийства Троцкого, за ней наблюдает Сталин (который в Мексике и не был никогда). Эту сцену поставили в Кремле специально для Сталина с участием двойника Троцкого.
Теперь посмотрим на классическую живопись. Исторические портретисты много внимания уделяли царствующим особам, причем это были по большей части не парадные портреты, а драматические, даже трагические эпизоды жизни героев. Так, например, Илья Репин изобразил сцену убийства Иваном Грозным своего сына. Александр Бенуа считает, что Репин даже переборщил с трагизмом.
К фигуре царя искусство обращалось не раз, особенно в те годы, когда требовалась сильная личность и настоящий вождь. Сева Новгородцев вспоминал: «Помню, какой сенсацией был спектакль Театра Советской Армии по пьесе Соловьева об Иване Грозном. Там был эпизод, когда старик-отшельник говорит грозному царю, кого поставить во главе войска в ливонской войне. И на каждое имя царь Иван отвечает: его я казнил, этого я убил, этого обезглавил, этот под пыткой умер... В зале после каждого ответа раздавался шумный вздох: все воспринимали пьесу как современную».
У Репина Иван не грозен, а, скорее, жалок. Картина вызывает ужас, который словно затаился в темном пространстве царских палат… Один сумасшедший разрезал ее ножом — настолько сильное впечатление производит полотно на людей с неуравновешенной психикой.
Грозный Виктора Васнецова другой, величественный и сильный властитель. В левом углу под оконным проемом слова покаянной молитвы, в руках царя — четки и посох, точно такой же, как на картине Репина. Взгляд царя — исподлобья, пытливый и злой.
Тема детоубийства повторяется в картине Николая Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея в Петергофе». Хотя царь сидит, он смотрит на изменника-сына сверху вниз, а тот ссутулился и потупил взгляд. Задумывалась картина автором в то время, когда он сочувствовал Петру, однако у каждого из героев своя правда, они очень выразительны, воспринимаются как живые дюди.
Петр Валентина Серова стремителен и деятелен, он широко шагает по берегу Невы, где идет строительство новой столицы. На этой картине Петр — главная и центральная фигура, возвысившаяся над зрителем. Художник явно пытается передать свое восхищение царем и возносит его на пьедестал. Причем сам Петр выглядит таким же необычным (смешным?), как и спешащие за ним иностранцы.
