Он глыбой бронзовой стоит в молчанье гордом.Упрямы челюсти и выпячен живот,Кулак такой, что с ног противника собьет,А страх и ненависть на лбу застыли твердом.На площади — дворцы холодные; она,Как воля жесткая его, прямоугольна.Высматривает он угрюмо, недовольно,Не брезжит ли зарей грядущая весна?Понадобился он для рокового дела,Случайный ставленник каких-то темных сил,И в сумрачном вчера успешно задушилТо завтра, что уже сверкало и звенело.Был гнев его для всех единственный законВ те дни; ему тогда бряцали на кимвалах,И успокаивал трусливых и усталыхПорядок мертвенный, который строил он.Как мастер, опытный в искусстве подавленья,Он тигром нападал и крался, как шакал,А если он высот порою достигал, —То были мрачные высоты преступленья.Сумев закон, престол, мошну свою спасти,Он заговоры стал придумывать, чтоб ложнойОпасностью пугать, чтоб ныне было можноУ вольной жизни лечь преградой на пути.И вот на площади, над серой мостовоюОн, властный, и крутой, и злобствующий, встал,И защищать готов протянутой рукоюНа денежный сундук похожий пьедестал.
Перевод Н. Рыковой
Восстание
Вся улица — водоворот шагов,Тел, плеч и рук, к безумию воздетых, —Как бы летит.Ее порыв и зовС надеждою, со злобой слит.Вся улица — в закатных алых светах,Вся улица — в сиянье золотом.И встала смертьВ набате, расколовшем твердь;Да, смерть — в мечтах, клокочущих кругом,В огнях, в штыках,В безумных кликах;И всюду — головы, как бы цветы, на пиках.Икота пушек там и тут,Тяжелых пушек кашель трудныйСчитает плач и лай минут.На башне ратуши, над площадью безлюдной,Разбит ударом камня циферблат,И не взывает времени набатК сердцам решительным и пьянымТолпы, объятой ураганом.Гнев, руки яростно воздев,Стоит на груде камней серых,—Гнев, захлебнувшийся в химерах,Безудержный, кровавый гнев.И, задыхающийся, бледный,Победный,Он знает, что его мгновенный бредНужней, чем сотни сотен летТомительного ожиданья.Все стародавние мечтанья,Все, что провидели в годахМогучие умы, что билосьПлененным пламенем в глазах,Все, что, как тайный сок, клубилось