хлопот никаких, чайник еще горячий.
— Ну, тогда, наверное, кофе, — неуверенно произнес участковый.
— Вот и прекрасно. Садись пока, располагайся.
Телешов жестом указал Косте на диван и отправился на кухню. Вернувшись, он опустился в кресло у окна.
— Через пару минут будет готов.
Участковый кивнул, потом, вспомнив, что так и сидит в фуражке, резко стянул ее с головы. Сергей, посмотрев на Костю, понял, что тот тоже почти не спал: глаза были красными, на усталом лице отчетливо проступала щетина.
— Ну, с чем пожаловал? Еще что-то случилось?
Костя энергично замотал головой.
— Нет, если вы про змей этих, то пока ничего, слава Богу.
— Змей?
Участковый мрачно кивнул.
— Мне уж и Петр Андреевич сообщил, и радио с телевидением постарались. Так что не только мы с вами знаем, что змея была не одна.
— Вот как? — Телешов без особого удовольствия воспринял весть о том, что тревожная новость стала достоянием населения. — И как же они по радио-телевидению все это преподнесли?
Старлей пожал плечами.
— Ну, все передачи я, понятное дело, не мониторил, не до того было. Но в общем более или менее сдержанно. И на том спасибо.
— И все-таки? О чем разговор вели?
— О двух наших… жертвах. О том, что змея-виновница ночью была убита, о вас, то есть…
Сергей вполголоса выругался.
— Что значит — обо мне? С фамилией и все такое прочее?
— Да нет, они фамилий вообще не называли. Ни Ромео, ни Рекемчука. Ни вашу. Сказали только, что змею убил преподаватель, который ночью в школе дежурил.
Элегантная формулировка, подумал Телешов. Все-таки не ночной сторож. Теперь все прочие пусть голову ломают, какие такие преподаватели по ночам в школах дежурство несут.
— А что еще?
— Ну и, конечно, то, что…
На кухне засвистел чайник. Сергей извинился и поднялся с кресла. Через минуту он вернулся с чашкой дымящегося кофе. Костя попытался сделать глоток, обжегся и поставил чашку на журнальный столик рядом с диваном. Какое-то время оба молчали, потом Телешов напомнил:
— Я тебя перебил, извини. И что же еще?
— Да то, что я и сказал. Насчет того, что змея ваша, похоже, была не единственной. В общем, есть опасность, что где-то в этом же районе может быть и еще одна.
— Именно так и сказали? «Еще одна»?
Участковый развел руками.
— Это ведь то, что я сам слышал, по городскому радио. А как оно на прочих волнах было — сказать не могу.
Костя наконец отпил пару глотков, искоса поглядывая на Телешова. Тот вытащил из пачки «Явы» сигарету, покрутил ее в пальцах, задумчиво кивая, потом прикурил.
— Кремеровское начальство постаралось, значит…
— В смысле?
— В том смысле, чтобы градус паники не поднимать. На свободе, Костя, не просто еще одна змея. На свободе
К удивлению Сергея, участковый почти не прореагировал на сказанное. Он сделал еще один глоток из чашки и сумрачно кивнул:
— Знаю. Петр Андреевич меня и по этой части просветил.
— Понятно. Значит, в основных чертах ты информирован. А как население на новости реагирует?
Костя пожал плечами.
— По-разному. Народу на улицах, вроде, поменьше. Бабушек на лавочках, бомжей наших… Но ходят пока там и сям, у киосков стоят. Киоски-то никто не закрывал… Меня поминутно дергают, что делать да как быть. Я уж стараюсь из машины не высовываться, не тормозить нигде без необходимости. Ребятни вот на улицах почти нет. Уже хорошо. На всем участке школы закрыты — да вы ведь и сами, наверное, знаете…
Этого Телешов не знал, хотя надеялся, что так оно и будет. Утром, без четверти шесть, он все-таки решил позвонить Авдееву, и тот примчался в школу в считанные минуты — с еще помятым от сна лицом, взъерошенный и всерьез напуганный. Сергей встретил его у главного входа. Валерий Павлович размашистыми полутораметровыми шагами подошел к нему вплотную и, резко остановившись и вглядываясь в лицо Телешова, хрипло произнес одно лишь слово:
— Где?
Сергей подвел его к клумбе. На пятачке асфальта рядом с ней отчетливо выделялись глубокие следы, оставленные зубьями вил. Вокруг темнели бурые пятна подсохшей крови.
Директор переводил взгляд с дырок в асфальте на Телешова и обратно. Потом замотал головой как раненный бык и простонал:
— У-у-у, чтоб тебя…
Он положил руки на плечи Сергея, встряхнул его, еще и еще, снова мотнул головой и тихо сказал:
— Пойдем…
— Куда? — недоуменно спросил Телешов.
— Внутрь. В школу. Мне сесть надо. Ноги что-то не очень держат.
В коридоре Авдеев прошел мимо дверей своей директорской приемной и направился к сторожке. Войдя в комнату, он окинул взглядом стол, кивнул и сел, придвинувшись вплотную к столу. Сергей устроился на стуле напротив. Валерий Павлович протянул руку к ополовиненной бутыли «Флагмана», свернул с нее крышечку, налил себе добрых двести граммов и повел горлышком бутылки в сторону чашки, вопросительно глядя на Телешова. Тот отрицательно покачал головой. Авдеев снова кивнул и залпом опрокинул стакан. Потом медленно выдохнул и спросил:
— Сигареты есть?
Сергей выложил пачку «Явы» на стол.
— Ты, может, закусишь?
— Нет. Огоньку дай.
Директор сделал глубокую затяжку, сжигая почти полсигареты и глядя куда-то поверх головы собеседника. Затянувшись еще раз, он вдавил окурок в пепельницу и перевел взгляд на Телешова.
— Ну что ж, Сережка… Давай. Рассказывай.
Рассказ получился довольно коротким. Сергей Михайлович понимал: главное, что он хочет сказать Авдееву, заключается вовсе не в его героической битве со страшным змеем. Главное было в том, что смерть все еще на свободе и, обитая где-то совсем неподалеку, может жить не просто в еще одном извивающемся теле. Телешов, как мог, описал и убитого им гремучника, но Авдеев, казалось, никак не прореагировал, не сводя с Сергея немигающих глаз. Когда Телешов закончил свой рассказ, Валерий Павлович устало произнес:
— Понятно. Значит, ни шанса.
— В смысле?
— У человека ни шанса, встреть он такую сволочь. И уж тем более у ребенка.
— И?
— А что «и»? Закрываемся к ядрене фене, вот и все «и». Каникулы, товарищ учитель-сторож-герой. Каникулы, мать их в душу…
