Он подвинул к себе телефон, снял трубку и стал накручивать диск. Гудки шли довольно долго, но наконец трубка откликнулась. Авдеев четкими, словно заранее выученными фразами, доложил начальнику о происшедшем, спокойно прерывая эмоциональный поток, обрывки которого долетали и до Телешова, и продолжая излагать суть ситуации.
— Так что будем закрывать. Школу, Роман Ильич. Кто принял решение? Я. Директор сто двенадцатой средней школы Авдеев Валерий Павлович. И прошу вас — нет, не прошу, настаиваю — принять такое же решение по остальным школам района. Нет, не всего района, но в радиусе километров двух-трех от нашей. Не просто серьезно — абсолютно серьезно. Да очень просто сделаю. Сначала встреча с преподавателями, потом общий сбор в спортзале. Старшеклассники персонально разведут малышей по домам. Оставшимися займутся учителя. Обзвоним родителей — вызвоним, кого удастся. Нет, Роман Ильич. А кого ждать? Кто нам отмашку дать должен — милиция? МЧС? Смольный? Ну, это их дело, пусть они дают, но я отмашки этой ждать не могу и не буду. Извините, Роман Ильич, но мне пора. Времени в обрез, а дел еще море. У вас, кстати, тоже.
Директор швырнул трубку на рычаги.
— Вот так.
Он резко встал, одернул пиджак и, сделав широкий жест в сторону стола, сказал:
— Это прибери куда-нибудь и давай домой.
— Слушай, Валера, сейчас же обзванивать наших надо будет…
— Домой, Сережа, домой. Ты свою долю с гаком уже отработал.
Телешов колебался, и Валерий Павлович повысил голос:
— Ну тебе что, в самом деле, приказ в письменном виде нужен? Давай, Сережка, шуруй в постель. У меня уже тут — он постучал пальцем по виску, — все по полочкам выстроилось.
Они вышли в коридор. Телешов закрыл дежурку на ключ, а директор, не оглядываясь на него, решительным шагом направился в сторону своего кабинета.
— Ну так все-таки как же, а, Сергей Михайлович?
Голос Кости прервал невеселые размышления Телешова. Он поднял голову.
— Что, Костя? О чем ты?
— Как оно все произошло? Как вам удалось?
Сергей вздохнул. Он знал, что участковым двигало не праздное любопытство, но еще и еще раз возвращаться к событиям прошедшей ночи ему очень не хотелось. Деваться, однако, было некуда, и Телешов, закурив очередную сигарету, стал рассказывать. Он предпочел не вдаваться в детали, особенно те, что касались его внутреннего состояния в момент схватки с гигантским гремучником. Говорил он коротко, без эмоций, просто давая хронологическую картину событий: пошел проверять, закрыты ли окна, услышал сдавленный визг кошки — и так далее. Рассказ получался сухим и даже обыденным, но Костя слушал едва не раскрыв рот. Сергей Михайлович завершил повествование приездом Алины и Кремера со следственной бригадой и развел руками:
— Ну вот, пожалуй, и все.
— Да-а-а… — протянул участковый, восхищенно глядя на бывшего учителя. — Как вы ее…
Он внезапно оживился и даже хлопнул себя ладонью по колену.
— Значит, все-таки можно! Можно, оказывается, гадину жизни лишить!
Участковый встал и заходил по комнате.
— Вот уже есть что людям сказать! Запастись чем-то, вилами, тяпками, да хоть граблями… Ведь все- таки можно!
— Нельзя, — резко и почти сердито отрезал Телешов.
Костя остановился и удивленно воззрился на него.
— Почему? Ведь вы же сами…
— Я сам чудом остался в живых. Не должен был, но остался. И то потому что Бог дураков милует.
— Зачем вы так-то… — в голосе участкового звучала обида.
— Затем, Костя, что с таким вооружением на эту змею идти — это прямиком к собственной смерти. Поверь мне, я эту смерть вплотную видел.
— Так что ж, на нее саму и смерти, выходит, нет?
— Есть, Константин Алексеевич. Обязана быть. Только посерьезнее, чем вилы с граблями.
Телешов встал и обнял милиционера за плечи.
— Не одни ведь мы с тобой в последнюю ночь на часок всего прилегли. Работают люди. Хорошие, честные, знающие люди. Найдется и на этих гадов приговор. Сейчас главное — самих гадов найти. Ведь где-то здесь — здесь, Костя, на нашем с тобой участке — они и прячутся.
Участковый кивнул.
— Так оно, похоже, и есть. В том только штука, что пока не мы их находим, а они — нас.
Сергей вдруг вспомнил, что, не давая покоя, свербило в уголке его подсознания.
— Слушай, Костя, а садики? Детсады? С ними что?
— Их, как я понял, вместе со школами закрыли. Одним, наверное, распоряжением. Я пару-тройку объехал — пусто. А то ведь по такой погоде, сами понимаете, вся мелюзга на площадках кувыркалась бы.
Участковый направился к дверям, на ходу размышляя вслух:
— Однако и все остальные проверить тоже не мешает. Да и в общем, в целом… Проехать, посмотреть, чтобы детвора по улицам да по дворам не колбасилась.
Он крепко пожал Телешову руку.
— Спасибо, Сергей Михайлович.
— Да за что же? — улыбнулся Телешов.
— Ну как, за кофе…
— За сахар… — подсказал Сергей.
— За сахар, — подхватил Костя. — И вообще… Спасибо. Увидимся.
3
— Н-да… — Вержбицкий наконец оторвался от микроскопа и поднял взгляд на стоявшую рядом Наговицыну. — История становится
— Значит, я не ошиблась.
— А хотелось?
— Хотелось чего? — недоуменно переспросила Алина.
— Ошибиться?
— Очень.
Вержбицкий задумчиво барабанил пальцами по лабораторному столу. Потом хмыкнул, но как-то не очень весело.
— Дожили… Ученый — и кто? Ламанча! — предпочитает, чтобы сделанное ею открытие оказалось пшиком, ляпом, ошибкой. А ее старый наставник вполне разделяет это весьма необычное предпочтение. Что скажешь, древние китайцы знали, как проклинать.
— «Чтобы ты жил в интересные времена»?
— Вот-вот. Похоже, эти интересные времена наступили. По большому счету интересные — даже на общем фоне нашей очень нескучной эпохи…
Алина позвонила Вержбицкому после того, как, вернувшись с совещания, провозилась еще пару часов в лаборатории. Старику следовало позвонить уже давно — он не простил бы, если бы в сложившейся ситуации его не задействовали. В трубке раздался всего лишь один гудок, и профессор, словно ждавший звонка у телефона, схватил трубку. Вопреки обыкновению, он не стал терять время на долгие и многоумные
