Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Между ними почти никогда не возникает конфликтов. Примечательно, что в их языке нет бранных слов. Жизнь эскимосов полна опасностей и ли­шений, и все-таки они сохранили жизнерадостность.

«Вот каков народ, на который мы, европейцы, считали себя вправе смотреть свысока,— пишет Нансен.— На словах наша миссионерская культурная работа в Гренландии велась не только для того, чтобы возвеличить самих себя в глазах бога и людей и обеспечить себе блаженство на том свете, но и для того, чтобы принести пользу туземцам.

А чего мы добились на деле?

Деморализовали первобытный народ, отняли у него здоровье, свободу, самостоятельность — вот все, чего мы достигли своими реформами».

Для молодого человека двадцати восьми лет это было смелым выступлением. Знакомство с эскимосами и глубокое сочувствие этому маленькому народу сослужили ему хорошую службу впо­следствии, когда ему пришлось заниматься работой по оказанию помощи беженцам и национальным меньшинствам, лишившимся родины.

Как-то весной Нансен и другие члены экспедиции пили кофе в гостях у главы колонии. Вдруг поселок огласился криками эски­мосов: «Умиартуит! Умиартуит!» («Корабль! Корабль!»)

Все вскочили  с  мест и выбежали наружу.  Далеко впереди в снежной пелене едва различимо виднелась «какая-то смутная тень».

Это был «Витбьёрн».

Прощание было грустным. И у тех, кто отплывал, и у тех, кто оставался, было тоскливо на душе. За несколько дней до отплы­тия парохода к Нансену пришел один из его друзей-эскимосов и сказал: «Теперь ты возвращаешься к себе в большой мир, откуда ты пришел. Там ты встретишь много людей, увидишь много но­вого и скоро забудешь нас. А мы тебя никогда не забудем».

Нансен не забыл эскимосов — ни своих личных друзей, ни весь этот народ. Каждое рождество он посылал подарки тому эски­мосу, который научил его управлять каяком, и на всю жизнь остался защитником интересов этого народа.

30 мая корабль вошел в Христианияфьорд. Сияло солнце, сотни парусников и пароходов и толпы ликующих людей вышли встре­чать путешественников. Тогда-то на вопрос Дитрихсона о том, разве не приятно видеть всех этих людей, Равна и ответил: «При­ятно. Хорошо бы это были олени».

Этим походом Фритьоф Нансен прославился на весь мир. Но известность очень скоро стала ему в тягость. Когда-то, еще ничего не совершив, он мечтал о славе как о большом счастье. «Теперь же, отведав славы, я уже больше к ней не стремлюсь»,— сказал он. Нансена возмущало, что люди думают и говорят не о научной ценности экспедиции, а лишь о спортивной стороне похода. Он слышать не мог слова «спорт». Конечно, переход был бы немыслим без лыж, но спортивные навыки ему и его товарищам нужны были лишь как средство, поставленное на службу науке. Об этом почти все забывали. Нансен надеялся, что в конце концов люди поймут истинное значение экспедиции. Когда- все наблюдения будут обработаны и опубликованы, это даст результаты, имеющие практическое значение.

Конечно, даже в день их возвращения были люди, действи­тельно понимавшие важность этой экспедиции и придававшие ее результатам еще большее значение, чем сам Нансен. 30 мая Бьёрнстьерне Бьёрнсон прислал отцу следующее приветствие:

«И я тоже в моей одинокой лодке выйду Вас встречать и буду привет­ствовать Вас норвежским флагом.

Нам сейчас нужно освобождение — внутреннее, духовное, и внеш­нее — от Швеции.

Каждый подвиг, подобный Вашему, является важным вкладом в это дело. Он укрепляет в нашем народе самосознание и мужество и ослабляет единство наших противников.

Передайте Вашим славным соратникам привет от глубоко уважаю­щего Вас

Бьёрнстьерне Бьёрнсона».

А Нансен уже вынашивал новые планы. Еще в 1884 году, когда он прочитал в газете изложение отчета профессора Мона о находке остатков «Жаннетты»[74], у него появилась и уже более не оставляла его мысль об экспедиции к Северному полюсу.

Экспедиция Де Лонга погибла во льдах в 1881 году, но не­сколько проолифленных штанов и еще кое-какие предметы с «Жаннетты» были найдены на юго-западном побережье Гренлан­дии, очевидно, занесенные сюда со льдом, дрейфовавшим через весь Ледовитый океан.

«Если льды могут дрейфовать этим путем, то, значит, этот дрейф можно использовать в исследовательских целях»,— поду­мал Нансен, еще не отложив в сторону газету. Об этом плане он говорил со Свердрупом еще тогда, когда они пробивались сквозь материковые льды Гренландии. И не раз они обсуждали возмож­ность претворения этого плана в жизнь. Оба понимали, что под­готовка к походу займет не один год.

Нужны были средства, и Нансен знал, что встретит сопротив­ление. Но это его не пугало.

Зато о зоологии думать было невесело. Выходило, что он опять вероломно забросил ее. Ведь его настоящая специаль­ность — зоология, и он помнил предостережения отца о том, как опасно разбрасываться и заниматься несколькими делами сразу.

Но тяга к неведомому имела глубокие корни. Еще в «Коро­левском зерцале»[75], написанном шестьсот лет тому назад, есть строки о том, что «свойственное человеку влечение к неведомому, несмотря на великие опасности, имеет троякую природу. Первое в ней — дух соревнования и желание прославиться, второе — жажда знания, а третье — надежда на выгоду».

Слава и материальная выгода не влекли к себе Нансена, но, конечно же, его натуре было присуще страстное желание знать и видеть. И он с радостью готов был рисковать своей жизнью, лишь бы приподнять хоть краешек завесы, скрывающей загадки Ледовитого океана. Многие до него брались за это дело и поги­бали. Но все эти люди шли наперекор природе, а не заодно с нею. Вот в чем было главное различие.

Догадка о морском течении молнией озарила проблему, а за­тем из нее родился великий замысел, отказ от которого означал бы для Нансена измену самому себе.

VI. ФРИТЬОФ ВСТРЕЧАЕТ ЕВУ

Теперь-то уж Северный полюс полетит ко всем чертям»,— это было первое, о чем подумал Отто Свердруп, услышав, что Фритьоф Нансен помолвлен с певицей Евой Сарс.

Но тревога оказалась напрасной. Рассказывают — и это прав­да,— что, сделав Еве предложение, Фритьоф тут же добавил: «Но я должен отправиться на Северный полюс».

С первого же часа она знала об этом и не помышляла удержи­вать Фритьофа, хотя ей и нелегко было смириться с тем, что Фритьоф от нее уедет.

Самая первая их встреча произошла в лесу у Фрогнерсетера задолго до Гренландской экспедиции.

Однажды Фритьоф возвращался с лыжной прогулки в Hypмарке и вдруг заметил пару лыж и белый от снега зад, торчащий из сугроба. Из любопытства он остановился. Из сугроба пока­залась вся залепленная снегом голова, и на него глянули большие черные глаза.

Это была Ева.

Они представились друг другу, немного посмеялись и разо­шлись — каждый своей дорогой. Вот и вся встреча. В то время другая владела его помыслами.

Это была кареглазая девушка, пользовавшаяся большим успе­хом в Христиании, холодная и скучная, но очень красивая.

Позднее Фритьоф и сам не мог понять, что он тогда в ней на­ходил. Так и бывает чаще всего, когда влюбленность уже прой­дет. Но тогда влюбленность еще не прошла, и Фритьоф усердно ухаживал за красавицей, которой нравилось его поклонение, но которая поощряла его ровно настолько, чтобы он не