избежать, — и мы не хотим политического конфликта, который отрицательно скажется на взаимопонимании и дружбе между нашими народами. Сейчас особенно важно разъяснить это по обе стороны границы.
В это решающее для нашей страны время благодаря разумной и мужественной позиции наших ведущих государственных деятелей мы получили единодушное признание всей Европы. Их позиция все это время была, с одной стороны, целеустремленной, а с другой — характеризовалась самообладанием и чувством меры, которые свидетельствуют о внутренней силе.
И естественно, что после плебисцита 13 августа мы почувствовали себя еще сильнее и увереннее. Но нельзя, чтобы уверенность эта вскружила нам головы. Раз мы стали сильнее, тем легче быть доброжелательными и идти на уступки.
Говорят, что Норвегии предложены унизительные условия. Но разве можно забыть, что самое важное и существенное условие — разрыв унии — поставили мы? С этим единодушным требованием народа шведам волей-неволей пришлось примириться, а ведь Швеция больше нас. Вот как обстоит дело в действительности, и этого нельзя забывать. Так же как мы не желаем унижаться сами, мы не хотим унижать и других. Подобное желание означает низкий культурный уровень и плохую политику. Поэтому разумнее с нашей стороны, коль скоро это позволяют достоинство и интересы Норвегии, своей уступчивостью и доброжелательностью помочь Швеции произвести разрыв унии таким образом, чтобы ее народ не испытал унижения».
19 сентября мама вернулась в Люсакер. Это был день рождения Коре, и самым большим подарком для него было разрешение ехать рядом с мамой в коляске, пока мы проезжали по Нумедалю. Мама писала из Люсакера:
«Я вижу, что ты доволен Карльстадским договором. Здесь по этому поводу много шумят, и никто не радуется уже, говорят, что блеск 7 июня померк.
Я же жду не дождусь твоего возвращения, ты здесь так нужен. Ты уж постарайся расшевелить наш застойный и болтающий попусту мирок. Только что был здесь Эйлиф Петерсен, мы долго с ним беседо вали. Вот это настоящий патриот! Он сказал, что тебе пора возвращаться. Все так говорят — и Эрнст, и Вереншельд, и др.».
Отец все еще находился в Лондоне, пытаясь убить время, пока не соберется парламент:
«Лондон, 21.9 Господи, если бы ты была здесь, мы вдвоем побывали бы в картинных галереях и в театрах.
Карльстадский договор, на мой взгляд, достаточно удачен, и если у нас кричат, что мы унижены, оскорблены и т. п., то это глупые необоснованные слова. Конечно, куда приятнее было бы сохранить свои крепости, но ведь нельзя же, ей-богу, путать большое с малым.
Болтовня о республике или референдуме и о новом учредительном собрании, по-моему, сейчас очень некстати. Завоевать себе прочное положение в Европе и так-то нелегко, а тут мы в довершение всего еще пустились в споры о форме правления. Господа кастберги[131] должны помнить, что Норвегия — это часть Европы».
До отъезда на родину Нансен вел откровенный разговор с лордом Лансдоуном по различным важным проблемам: об избрании принца Карла королем, о республиканском движении в Норвегии, о Карльстадском договоре, о том, признает ли Англия Норвежскую республику, и о Ноябрьском трактате. Затем он отправил Миккельсену телеграмму: «Принц Карл, вероятно, расширит в Ноябрьском трактате[132] пункт о требовании дать Норвегии гарантию полного нейтралитета. Впредь до окончательного решения более определенных обещаний дать невозможно».
Переговоры в Карльстаде привели к более или менее удовлетворительному результату. В соответствии со шведским требованием была достигнута договоренность о снятии пограничных укре плений и определены границы нейтральной зоны по обе стороны. Договор был утвержден стортингом 13 октября и шведским риксдагом 26 октября, а затем Норвегия была официально признана великими державами.
Теперь осталось решить вопрос о форме правления. Швеция отклонила предложение выбрать королем Норвегии Бернадота, и путь был свободен. Но, как Нансен и предполагал, сейчас же стали раздаваться голоса, утверждавшие, что, норвежцы, наверно, ненормальные, если они, не успев избавиться от одного короля, ищут себе нового.
Нансен считал, что агитация за республику уже ослабила положение Норвегии за рубежом и что надо как можно скорее провести выборы короля.
Но сторонники республики тоже имели хороших ораторов. Они говорили, что королевская власть уже устаревший институт, а республика означает прогресс. У нас еще есть возможность решить, установим мы сами форму правления или позволим, чтобы кто-нибудь навязал нам ее.
Эрнст Сарс, Нансен и другие стояли на своем, и Гуннар Хейберг перешел в атаку:
«Эрнст Сарс принадлежит к бывшим,— говорил он,— то есть к тем, кто считает, что нам сейчас надо найти короля, а впоследствии перейти к республике. Он говорит, что народ не заслуживает республики без борьбы. Надо за нее бороться. Сарс рвется в бой. Ему хочется и борьбы, и республики.
Фритьоф Нансен высмеивает саму мысль о преимуществах республиканского строя, который позволяет каждому гражданину надеяться занять самый высокий пост. По его словам выходит, что если норвежцы ко всем прочим своим недостаткам прибавят уверенность, что в каждом из них таится будущий президент, то жить в этой стране станет трудновато. Эта острота вызвала много смеху, поскольку доступна, да и сказана была в союзе студентов.
Что ж! Во-первых, если в тебе и таится президент, так это не обязательно ты сам, ведь это может быть и кто-то другой. Я же имею наивность полагать, что таить в себе что-то — тоже преимущество. Не то и голова пуста. Я сам, например, долго лелеял в себе Нансена. Это было в некотором отношении не совсем удобно. Но я все же от него не отказывался. Теперь я с ним покончил. Ибо тогда был Нансен, ищущий Северный полюс, а теперь Нансен, ищущий короля. Но дело не в этом, я не могу поручиться, что я больше не буду с ним носиться, если он откажется от этой дипломатической ерунды с принцем, которую вбил себе в голову.
Ничего не скажешь, странные люди эти бывшие республиканцы — Нансен и Сарс, Лёвланд и Арктандер и все остальные. С идеей республики они дожили до седых волос, многие вынашивали ее всю жизнь и были республиканцами, да только все не было случая сделать республику, а теперь, когда случай их нашел, они все попрятались. Теперь они могли бы наконец осуществить надежду юных лет и мечту зрелых, так нет — фьюить! Они становятся бывшими».
В газете «Вердене Ганг» Нансен писал:
«Государственные деятели, которые имеют не только права, но и обязанности защищать интересы родины, берут на себя серьезную ответственность, если не следуют тому, что сказано в конституции, и действуют необдуманно, тем самым ввергая страну в хаос, последствия которого могут невесть к чему привести. А тем временем наши друзья по ту сторону Кьёлена торжествуют: мы же говорили, как только норвежцы окажутся предоставлены самим себе и им не нужно будет бороться со Швецией, так они уничтожат себя в междоусобной борьбе.
Те, кто хоть когда-нибудь сталкивался с влиятельными кругами за рубежом, знают, что любая попытка бездумной агитации тяжело отзывалась на положении и достоинстве нашей страны. А что же будет теперь, когда эта агитация продолжается уже в течение года?
Сейчас нам необходимо как можно скорее принять решение о форме правления. Ввести завтра же толковую республику, безусловно, лучше, нежели через год выбрать короля, но это лишь в том случае, если республика укрепит наше положение и будет соответствовать конституции. Поскольку это невозможно, то,
