стрелами, стали ждать врага.
Всю ночь по аулу дымились костры, под ножом резаки вячел баран, в котлах варилось мясо.
Но лишь на востоке забелела заря и на седую от росы степь пролились первые лучи солнца, из-за мыса, держась средины реки, выплыл обережный, яртаульный челн, а вскоре в блеске ясных доспехов показалась и вся дружина.
Скрипел кочеток под веслом, с весла вода стекала блистая...
На одних стругах люди еще спали, на других – уже бренчал бубен, заливались на разные голоса камышовые дудки, в ловких руках поляка Яна Зуболомича самодельная гармонь торопливо плела незатейливый наигрыш.
Со стругов – смех.
– Аман ба! (Здравствуй!)
С берега робко:
– Аман, Русь!
Казаки:
– Шайтан голова!
С берега смелее:
– Сама шайтан... Тьфу, донгус!
Есаул Осташка Лаврентьев появился на носу атамановой каторги с вестовой трубой и проиграл – та-та-та-та-а, та-та-та-а-а... – построиться в боевой порядок.
На стругах – движение.
Князь Япанча, чтобы устрашить казаков, выставил по бровке крутояра все войско свое – и лучников, и копейщиков, и конников, сам же с абызами (попами) вышел вперед, надел на большой палец правой руки широкое костяное кольцо, [99/100] употреблявшееся для натягивания тетивы, поставил перед собой большой лук, уперев один
