ему в ответ.
– Прыткий!
– Да-а, на кашу да на баб он накатистый.
– Не смейтесь, сынки, старших и в орде почитают.
– Подыхать пора, чужой век заедаешь! – ради злой потехи кинул есаул Осташка Лаврентьев и, продышавшись от смеха, спросил: – Али, Кручинушка, бесово ребро взыграло?
– Грешен, молодцы, томит меня по ночам нечистый.
В метелях летели мутные дни, летели белокрылые ночи, налитые свистом ветра да растяжелой тоской...
Жили казаки, как волки, вполсыта, а толмачей и вожей вовсе не кормили, понуждая промышлять себе пропитание воровством да разбоем.
За зиму иные перемерли от болезней и голоду, иные пустились в разбег.
И снова грянула весна!
Сизые леса разбегались по скатам гор, терялись в низинах, полных белесого тумана. Речки с речками срасталися, ярынь-вода играючи ломила берега. Сокол острым крылом чертил небесный простор. В горах гремел звериный рев. Под обстрелом солнечных лучей горел, дымился луг весенний... [97/98]
Поднялся муравей
поднялись и гулебщики.
В горных кряжах тяжел, угрюм лежал Тагил... Разбежавшись с гор, в пене и брызгах зарывался Тагил в Туру-реку.
Тура пьяно плутала по зеленым лугам, стремилась на восход солнца, вливалась в
