мужики не могли идти; портки и рубахи были столь крепкой дерюжины, что – повисни на сучке – и будешь висеть, пока высохнешь.
С Чусовой, по сказкам вожей, свернули в Серебрянку.
Подымались по Серебрянке с превеликим трудом, – речка та крута и резва, как огонь, стремит меж высоких гор. Тяжелые суда покинули, пошли на легких, но скоро и легким ходу не стало.
Тогда с берега на берег парусами принялись запруживать узкое русло, оттого вода в речке поднималась: так-то продвигались, пока было можно.
В верховьях Серебрянки срубили Кокуй-городок, порыли землянки и зазимовали.
Ударила зима, взыграла погодушка.
Мороз гулко рвал нагие скалы. В тихом сне стояли леса. Под вой вьюги крепко спалось медведю в берлоге.
Бездыханна лежала река.
Затомились гулебщики, в сырых норах сидючи, заедали их вши, гнула лихорадка.
– Эх-ха-ха!..
– Не стони, друг милый, а закручинишься – в первом бою тебя могилою придавит.
Скучали без баб да от безделья. Все помыслы – в бабу. И разговоры и сны полны бабами. Манила весна, бредили близкой наживою. Самые беспокойные, не считая вёрсты, налегке бегали в остяцкие и вогульские становища – забирали мясо медвежье, мясо лосино, рыбу вяленую
