перед медвежьей шкурой, на которой были скрещены топор, нож и стрела. Вождь, а заодно с ним и все воины разноголосили, повторяя за толмачом слова клятвы:
– Пусть растерзает меня медведь, пусть подавлюсь первым куском мяса, пусть топор отрубит мне голову, пусть зарежет меня сонного этот нож, пусть стрела, пущенная мною, возвратится и вопьется мне в глаз, если я не сдержу клятвы...
В степи взмыла пыль, со степи к городу наметом летела сотня Маметкула. Уланы играли копьями, на скаку подбрасывая и ловя их, да крутили перед собою шашками столь быстро, что за потоком сверкающей стали, как за щитом, лиц не было видно.
– Казаки близко!
– Война, война!..
– Велик бог!
В юртах и чумах жены прощались с мужьями, матери с сыновьями, – тихий плач и шепот.
35
Сплыли казаки с Тобола, навстречу им быстрый Иртыш повыкатил. Драл понизовый ознобный ветер, ветер топтал волну, слепая волна хлестала в глинистый берег. Где-то уже взыгрывали первые метели, – виясь летели редкие снежинки, колючая крупа засекала глаз. Косматые – в густом инее – качались вершины сосен и кедров, выла и стонала седая тайга. По кроме лесных кряжей немое плыло солнце.
