Забалуя он добре секанул, аж шапка локтя на три кверху подлетела.
– Ништо! С седых веков ни единая казацкая слеза в пусто не канула. Попомним атаману кровь Забалуя, Игреньки, черкаса Полухана и иных.
– Попомним!
– Не рука нам, ребятушки, в походе раздор чинить. Стонем, ропщем да тем ропотом гневим и бога и атамана.
– Мы, деда Саркел, так... До поры наши головы и послушны и поклонны.
Кто-то вздохнул, кто-то крякнул.
– Одним грехом, как цепью, сковал нас черт... Было б нам подобру-поздорову на Волгу скатиться...
– А на Дону-то, братцы, ныне благодать!
– Побереги, Афонька, голову. Помалкивай.
– Молчу.
– Мы с тобой давно у атамана как порох в глазу. Услышит – враз сломает тебя, дурака.
– Молчу.
– Заутра бой... И не хотелось петушку на пир идти, да за хохолок потащат.
– Ой, темна ты, могила, во чужой земле...
Приумолкли усачи, приуныли смелачи.
А Ярмак с вожем Ядулкой, забравшись на вершину самой высокой сосны, оглядывали просторы заиртышья. Мотались на ветру прибрежные талы. По угорьям разбегался лес мелкой, сумрачен и дик. Далее расстилалась рыжая степь с плешинами наметенного там и сям снега. Волновались, вскипали под ветром озёра. Далеко по заиртышью двигались в тучах пыли то ли табуны, то ли конные лавы сибирцев.
Закусив
