собаки. Охотник Ях всадил в казачью грудь нож совсем, с череном, да и сам присел – пуля обожгла коленку, выдернул из головы прядь жестких волос и перетянул простреленную ногу. Кони топтали людей, взвивались кони на дыбы, сшибались грудью и грызли друг друга. Спешенный Маметкул, засучив правый рукав бешмета по локоть и работая шашкой, шел среди русских, как бы купаясь в волнах.
Стук и лом копейный
блеск и звяк клинка
гул, вой, брань
с обрыва падали в реку, стремительные воды Иртыша смешивали кровь врагов. Вдруг в тылу горы заржали ломовые пушки, картечь хлеснула по густым рядам сибирцев.
Ярмак, что уже чертом носился по полю на татарском скакуне, приподнялся в стременах и, грозя окровавленной шашкою, закричал дурным матом: [141/141]
– Пошел на слом!
И казаки, покрывая голосами своими шум битвы, закричали.
– На слом!.. На слом!
Да кинулись
в атаку.
В тылу горы ржали ломовые пушки, картечь косила ряды сибирцев.
– Ура-а...
– Вра-а-а-а...
– Шарила.
По каменистому открытому склону горы заметались и застонали народы, охваченные отчаяньем. Побежали с воем и стенанием оробевшие, увлекая за собой отважных.
Хлынули прочь идоломольцы Васюганских болот, потяпав с досады топорами
