Ганнибал поцеловал Александра и спросил:
— Так ты хочешь быть солдатом?
— Да! — кратко ответил Александр.
— Когда б он был записан в полк в свое время, то был бы теперь уже сержант, а то и подпоручик! — досадливо заметил Василий Иванович.
— Время не опоздано.
— Решено: запишу тебя, Александр, в полк! — стукнув по столу ладонью, сказал Василий Иванович.
Мать заголосила, протягивая к сыну руки:
— Родной ты мой, галчоночек ты мой! Отнимают первенького моего у меня…
— Ну, матушка, отнимут еще не сразу. Годика три дома поучится. Полно вопить… Достань-ка нам семилетнего травничку. Надо нового солдата спрыснуть. Да и поснедать пора — час адмиральский!
Авдотья Федосеевна, отирая слезы, ушла, чтобы исполнить приказание мужа.
— Да что откладывать дело, — усмехаясь, сказал Ганнибал, — еще передумаешь! Пиши, сударь, прошение, а я и устрою, пока государыня в Москве, все это дело, — посоветовал гость.
— Сынок, подай перо и бумагу! — приказал отец.
Александр быстро принес из спальной ларчик, открыл его и подал отцу чернильницу, песочницу, гусиное перо.
Отец, обмакнув перо в чернила, задумался.
— В какой же полк тебя писать? — задумчиво глядя на сына, проговорил Василий Иванович. — В Преображенский? И дядя твой, Александр Иванович, в Преображенском, и я в Преображенском. Выходит, и тебе в Преображенский.
— Батюшка, — тихо сказал Александр, — пишите меня в Семеновский.
— В Семеновский? Почему же?
— Да мне матушку жалко стало: ей трудно со мной сразу расстаться. Преображенский в Петербурге, а Семеновский полк в Москве квартирует… Все ближе к дому.
— В Семеновский полк не запишут: у нас в Семеновском родни нет.
— А ты еще не знаешь, Василий Иванович, — сказал черный генерал, — что Никита Соковнин в Семеновский полк вернулся?
— Неужто? Какой поворот судьбы! Никита Федорович Соковнин мне друг и приятель. Истинно, ты, Абрам Петрович, чудесные вести привез!
— Пиши сына в Семеновский. Я переговорю с Соковниным и все улажу, — сказал Ганнибал.
Суворов заскрипел пером по бумаге.
Прошло немало дней с приезда к Суворовым арапа Петра Великого.
Морозным осенним утром Василий Иванович Суворов стоял в стеганом ватном архалуке на покрытом инеем крыльце. Ко двору подскакал верховой, соскочил с коня, привязал его к воротному кольцу и, сняв шапку, подал боярину письмо.
Взглянув на печать, Суворов узнал, что письмо от Ганнибала. Василий Иванович вскрыл пакет, пробежал письмо и велел нарочному идти в приспешную и сказать, что боярин приказал поднести ему вина.
Василий Иванович вошел в дом. В горнице Александр читал матери вслух из толстой книги в кожаном переплете. На полу возилась с лоскутками сестра Аннушка, наряжая деревянную куклу.
— Оставь читать, Александр! — торжественно произнес Василий Иванович. — Ты стоишь у меты своих желаний.
Он прочитал матери и сыну письмо Ганнибала. Генерал писал, что Александра Суворова зачислили в солдаты Семеновского полка без жалованья и для обучения отпустили домой на два года.
Отец Суворова дал обязательство, что он будет учить сына дома за свой счет: арифметике, геометрии, тригонометрии, началам военно-инженерного искусства, иностранным языкам, насколько возможно — и солдатскому строю.
В октябре Суворовы всей семьей отправились в Москву.
Учиться Александру «указанным наукам» в деревне было не у кого, да и книг нужных не достать.
Морозным ранним утром Суворовы въехали в город. Близ Никитских ворот, невдалеке от московского дома Суворовых, они нагнали свой деревенский обоз, отправленный заранее. С обозом привели Шермака, любимого коня Александра.
Мальчик первым выскочил из возка. Отец и мать захлопотали с разгрузкой возов и не скоро хватились Александра.
— Где он? — всполошилась мать.
Ей доложили, что Александр отвязал Шермака, вскочил на неоседланного коня и ускакал неведомо куда. Родители, привычные к выходкам быстронравного сына, не очень беспокоились.
Александр, проскакав во весь опор по городу, вынесся на улицу села Покровского. За селом открылась Семеновская слобода.
На плацу шло учение. Покрикивали командиры. Солдаты маршировали, выкидывали ружьями артикул.[6]
Солдаты нестроевой роты у длинных коновязей чистили рослых лошадей. У черной кузницы с пылающим горном в станках ковали коней.
Александр направил Шермака к полковой съезжей избе, привязал коня и вошел в полковую избу. Его впустили в кабинет командира полка.
Прямо от входа, за большим столом, крытым зеленым сукном, сидел премьер-майор Соковнин.
Вокруг стола собрались молодые офицеры.
— Здорово, богатырь! — узнав Александра, улыбаясь глазами, молвил Соковнин. — Это Василий Иванович тебя в полк послал?
— Нет! Я сам, господин премьер-майор…
— Давно ли в Москву возвратились?
— Сегодня утром, сударь.
— Вот как! И ты прямо в полк явился. Достойно похвалы! Чего ж ты хочешь?
— Нести службу ее величества, господин премьер-майор.
— Так тебе же, красавец, надо сначала учиться. Если хочешь, я тебя велю записать в полковую школу…
Соковнин позвал писаря и приказал ему:
— Вели записать солдата Суворова в полковую школу — в солдатский класс. Да погоди-ка! Ганнибал Абрам Петрович сказывал мне, что ты, Суворов, горазд в науках. Уж не записать ли тебя прямо в инженерный класс?
— Нет, сударь, сначала в солдатский класс.
— Быть по-твоему! Там и сверстники твои сидят. А теперь ступай домой.
— А сейчас в школу нельзя?
— Сейчас? Ну что ж, охота пуще неволи… Проводи малого в школу! — приказал Соковнин писарю.
Школа помещалась на полковом дворе, в новой просторной двухэтажной избе. Писарь ввел Александра в солдатский класс, где шел урок арифметики. Александр увидел перед собой несколько некрашеных длинных столов; за столами на скамьях сидели ученики: тут были и мальчишки в вольном платье и взрослые солдаты. Ученики скрипели грифелями по аспидным доскам. Меж столов расхаживал учитель в зеленом мундире.
Так началась военная служба Александра Суворова.
Первого января 1748 года Суворов был произведен в капралы и, покинув дом отца в Москве, явился в полк в Петербурге.
Суворову шел уже восемнадцатый год.
Семеновский полк наполовину состоял из дворянских недорослей — их звали «красавцами». Они занимались кутежами и карточной игрой. Быть прихвостнем и прихлебателем богатых товарищей Суворову не позволял его характер, гордый и независимый.
Вторую половину полка составляли солдаты из крепостных крестьян. При полку находилась еще рота отставных солдат. Это были ветераны петровских баталий, соратники Петра Первого.
Один из них внушил Суворову простую мысль.
— Ты не гляди на «красавцев», — говорил солдат. — Они перед начальством норовят отличиться; а ты отличись сначала перед солдатом. Царь Петр Алексеич умел и пушку зарядить, и ружье исправить. Потому он и турок и шведов бивал.
В полку Суворову пришлось испытать все тягости солдатской службы. Сохранилось от этого времени письмо Александра отцу. Он писал кратко.
«Здоров. Учусь. Служу. Суворов».
Суворову приходилось стоять и в караулах: при складах, тюрьмах, в крепости и в императорских садах. Он нес строевую службу наравне с простыми солдатами полка. Однажды Суворову пришлось стоять на часах у Монплезира, любимого павильона Петра Великого в Петергофском парке.
В это время к Монплезиру подошла в сопровождении канцлера Бестужева и иностранца, лейб-медика графа Лестока, императрица Елизавета, дочь Петра. Бестужев и Лесток горячо спорили.
— В России, как и во всем мире, можно подкупить кого угодно, — говорил Лесток, — генерала за сто тысяч рублей, а вот этого солдата за рубль…
Лесток подошел к Суворову и взял его за перевязь.
— Не смейте касаться часового на посту! — воскликнул Суворов, отступая на шаг.
— Каков мальчик! — удивился Лесток.
— А вот мы сейчас испытаем, прав ли мой лейб-медик, — сказала Елизавета Петровна. Она взяла у Бестужева серебряный рубль и протянула часовому: — Ты мне нравишься, возьми рубль!
— Нет, ваше величество, устав караульной службы запрещает часовому брать подарки, тем более деньги.
— Но я тебе приказываю, ведь ты знаешь, кто я!
— Тебе, дурак, императрица дает, бери! — прибавил граф Лесток, хлопнув часового по плечу.
Суворов вспыхнул и воскликнул:
— Если вы, сударь, еще коснетесь меня рукой, я вызову караул! Часовой — лицо неприкосновенное.
