А тем временем на Чукотке происходили большие перемены: люди покидали яранги и переселялись в деревянные дома. В эти годы Яков Иванович был избран председателем районного Исполнительного комитета. Лучшей кандидатуры невозможно было найти: Яков Иванович не только отлично знал весь район, от самых его глухих селений до больших прибрежных поселков, ставших центрами промышленных округов, он знал чуть ли не каждую эскимосскую и чукотскую семью и, что бывает редко среди руководящих товарищей, отлично говорил на двух главных языках района.
Яков Иванович радовался переменам, радовался тому, что бывшие жители первобытных хижин обзаводились современной мебелью, читали книги и журналы, слушали радио, осваивали современную технику. Сердце его наполнялось гордостью за маленький эскимосский народ, когда он видел на капитанском мостике исследовательской шхуны «Арктика» Валерия Напауна, сына постаревшего Тоюка…
В районном центре построили многоэтажные дома со всеми удобствами, а в Секлюке, на том месте, где стояла первая школа, возвели двухэтажную школу-интернат.
Казалось, надо радоваться всем этим переменам, но с некоторых пор в душу Якова Ивановича начало закрадываться сомнение: все ли делается правильно для того, чтобы человек чувствовал себя счастливым и нужным на этой земле?
В маленьких селениях все меньше становилось молодежи, а оленеводческие стойбища выглядели скучно. Даже собаки здесь казались постаревшими, как оленные пастухи. С трибун говорили об увеличении числа учителей из местного населения, о появлении врачей, ученых и даже писателей. А пастухов и охотников становилось все меньше. И тогда Яков Иванович решил обратиться прямо к выпускникам, хоть знал, что ему же в первую очередь попадет за то, что он не выполнит указание о посылке в высшие учебные заведения представителем чукотского и эскимосского народов.
В тот вечер, в школе, он смотрел на лица выпускников и вспоминал себя самого. В таком вот возрасте он и высадился на каменистом, крутом берегу Секлюка и долго не понимал разницы между эскимосами и чукчами.
Общая судьба связала его на всю жизнь с этими народами. Как сказать вот этому симпатичному парню о том, что его долг идти в тундру, к оленному стаду? А парень, наверное, мечтает увидеть большие города, Москву, Ленинград, и уже чувствует себя студентом.
Ближе к весне, перед выпускными экзаменами, Яков Иванович решил побеседовать с Вэкэтом лично.
Вэкэт, встревоженный неожиданным вызовом, старался и не думать о предстоящем разговоре.
Вэкэту никогда не приходилось разговаривать с Яковом Ивановичем, но он слышал о председателе много хорошего, особенно от своих сородичей.
К зданию райисполкома шла хорошо расчищенная дорога. У дома стояли две «Волги» и вездеход. Тут же, на отдельном столбе торчал дорожный знак — собачья голова в красном кружке — знак, запрещающий стоянку упряжкам.
На крыльце толпились люди, в большинстве приезжие. Среди них Вэкэт узнал земляков. Один из них, черноволосый губастый парень, ровесник Вэкэта, ушедший из школы после четвертого класса, гордо сообщил:
— А я женился!
— На ком? — заинтересованно спросил Вэкэт, помнивший всех девушек селения.
— На Маше Мильгуне, — сообщил Пенетегин. — Она бригадир на звероферме. Дом отдельный получили, с центральным отоплением. С углем возиться не надо.
Вэкэт вошел в длинный коридор. На обитой черной клеенкой двери было написано: 'Яков Иванович Спешнев'.
В большой приемной, возле столика с двумя телефонными аппаратами и пишущей машинкой, сидела Елена Маюк, бывшая девятиклассница, теперь жена начальника районной милиции Гогишвили.
— Ты чего, Роман? — удивленно спросила она парня.
— Председатель вызвал.
Секретарь скрылась за дверью. Вернувшись в приемную, она официальным тоном произнесла:
— Войдите.
Вэкэту не приходилось бывать в кабинетах председателей райисполкома, и он с любопытством оглядывался. Над письменным столом висел большой портрет Ленина, справа стоял высокий вместительный сейф и на нем большой графин со свежей водой и плавающими льдинками. С левой стороны на отдельной тумбочке Вэкэт увидел два разноцветных телефонных аппарата. Еще один предмет привлек внимание Вэкэта — барограф, поставленный на японский транзисторный приемник.
— Здравствуй, Вэкэт, садись, — приветливо сказал председатель и показал на одно из кресел.
Вэкэт сел, и колени его оказались на уровне собственного подбородка; кресла были так просижены, что даже через толстые брюки Вэкэт почувствовал оголившиеся пружины.
Председатель задал несколько вопросов о родителях. Яков Иванович оживился, когда Вэкэт среди имен родственников упомянул дядю Вуквуна.
— Хороший человек, — сказал Яков Иванович. — Очень хороший. Честный.
Расспросив Вэкэта о школьных успехах, председатель подошел к карте и повел рассказ о будущем района.
— Гляди, вот здесь нашли месторождение золота, которое тянется по побережью и уходит в море. На этом месте вырастет прииск. От порта мы ведем автомобильную дорогу в долину, а вот здесь поставим электростанцию. Ты, наверное, знаешь, что в Билибине строится атомная электростанция? А мы будем строить такую же станцию, только помощнее! — Председатель сделал движение рукой, как бы обнимая все огромное пространство района. — Олени окажутся в самом центре нового. То, что оленье мясо самое дешевое — это не повод для радости. Оно дешево, потому что пастухи работают на износ, потому что мы мало еще им дали такого, что могло бы облегчить их труд. Все эти вездеходы, вертолеты — это еще не все. «Спидола» не человек, с ней не поговоришь. Когда мы спрашиваем пастуха, что ему надо, он говорит: ничего, все у меня есть. Современному пастуху рядом нужен такой человек, за которым бы он тянулся. Чтобы подсказывал, что надо сделать. Словом, нам нужно, чтобы в тундре была молодежь, и не просто молодежь, а образованная, которая может найти и подсказать, что нужно в настоящее время оленеводству.
Смешанное чувство охватило парня: с одной стороны, он хорошо понимал Якова Ивановича, потому что то, о чем он говорил, хорошо было известно Вэкэту. Но, с другой стороны… Как распрощаться с мечтой, с теми дальними увлекательными дорогами, которые уже снились по ночам? Вернуться в тундру? Разумеется, Вэкэт не думал навеки расстаться с родными краями. Наоборот, он часто видел себя в кругу родных и знакомых, в родном стойбище. Но видел себя человеком, который чего-то достиг в жизни и стал больше, чем обыкновенный оленный пастух.
— Я знаю, что для тебя это не так просто, — тихо произнес Яков Иванович. — Я тебе сказал честно и прямо. Тебе решать и твоей совести… На прощание могу сказать: если понадобится, сделаем все возможное, чтобы ты мог заочно учиться. Будешь ездить на сессии куда хочешь — в Магадан, в Москву или в Ленинград. За счет совхоза.
Вэкэт вышел от председателя ошеломленный. В мозгу настойчиво стучал вопрос, который потом часто возникал перед Вэкэтом и мучил его: 'Почему именно я, почему не кто-то другой, а именно я? Почему именно я должен это сделать, и почему — должен?'
Вэкэт прошел прямо в комнату и пересказал ребятам разговор, который только что произошел у председателя райисполкома. Ребята слушали, притихшие и взволнованные. В их глазах Вэкэт читал тот же проклятый вопрос, который мучил его.
— Каждый в душе считает себя благородным, честным и бескорыстным, — глухо произнес Вэкэт. — То, что говорил Яков Иванович, достаточно убедительно. Впервые в жизни нам предоставляют выбор. Трудный выбор. И теперь надо показать — усвоили мы то, чему учили нас десять лет, или все это прошло мимо?
После этих слов глаза у ребят забегали. Вон Володя Выквырахтын. Он спал и видел себя хирургом, руководителем большой клиники. Он уже давно в мечтах пересаживает сердца и другие органы, и даже белую зимнюю камлейку он носил с таким видом, словно это докторский халат. Николай Коратагин. Он вел переписку с ученым института языковедения, собирал фольклор и готовился стать языковедом, специалистом по палеоазиатским языкам. Петр Пананто твердо решил поступить в арктическое мореходное училище. Два лета подряд он уезжал в ближайший морской порт, работал грузчиком, лебедчиком и даже некоторое время плавал матросом на буксирном пароходе. У всех была своя мечта, каждый собирался кем-то стать, и все строили свое будущее, чтобы послужить родному краю, своей Чукотке. Вот только никто не думал стать оленеводом. Для них это было равносильно возвращению к прошлому.
— А как ты сам решил? — робко спросил Володя Выквырахтын.
— А как бы ты поступил на моем месте?
Володя пожал плечами.
— Я решил поехать в тундру, — тихо сказал Вэкэт и помолчал. — В самом деле, если не нам, то кому же поднимать оленеводство?
После выпускного вечера Роман Вэкэт, не задерживаясь, отправился на центральную усадьбу совхоза.
Когда дядя Вуквун узнал, что племянник решил стать оленным пастухом, он сначала не поверил. Потом долго уговаривал переменить решение. Он даже выразил желание отправиться вместо него в тундру.
— Стоило десять лет учиться для того, чтобы бегать за оленями! — сокрушался дядя Вуквун.
— Когда пастухи будут образованные люди, они и придумают что-нибудь, чтобы легко было пасти оленей, — отвечал Вэкэт словами Якова Ивановича.
Когда стада ушли летовать на продуваемые ветрами плато и берега больших рек, Вэкэт с попутным вездеходом отправился в тундру, в свое родное стойбище.
5
Геодезический знак представлял из себя пирамиду, сложенную из плоских плит песчаника. Она наполовину разрушилась. Это было заметно даже отсюда, снизу.
Солнце еще не показалось, но дневной свет уже заполнял раскрытые небу ущелья. Лишь в глубоких снежных пещерах, под нависшими сугробами, лежали густые синие тени.
Вэкэт надел солнцезащитные очки, взял в руки топорик, легкий посох. Подошвы Вэкэта не оставляли на твердом снегу следов, снег не скрипел, а лишь глухо звенел.
Уклон становился круче. Утомившись, Вэкэт остановился, вырубил топориком широкую выемку. Глянув на свою упряжку, он удивился: как будто он и
