— Ты не бойся, я сошью все впору, — заверила Нанехак, не понимая его опасений.
— Я говорю, что тебе надо учиться, — повторил Ушаков.
— Я и так учусь, — просто ответила Нанехак. — Сначала меня учили отец и мать, а теперь учит муж Апар.
— А грамоте ты хотела бы научиться? Нанехак посмотрела в глаза умилыку.
— Так ведь только детей учат этой забаве.
— Какая же забава грамота? — с улыбкой возразил Ушаков. — Вот видишь?
Он показал на столик, заваленный исписанными листками, книгами, справочниками.
— Это для меня не забава.
— Я не то хотела сказать, — смутилась Нанехак. — То, чему учит Павлов наших детей, — ведь это забава?
— Ты сказала, что тебя учили мать, отец, а теперь учит муж, — продолжал Ушаков. — Они учили тебя настоящей жизни: шить, заправлять жирник, разделывать добычу, обрабатывать шкуры, чтобы они были мягкими… Сначала, когда ты была совсем маленькая, это действительно, может, и было игрой… Так вот то, чему учит Павлов, только сейчас кажется детской забавой, а потом, со временем, станет опорой будущей жизни.
Нанехак молча слушала, обмеривая ступни Ушакова.
— Ты, умилык, все говоришь о будущем, — заметила она. — И ты, и твои товарищи… Разве вам не нравится настоящее? Чем оно плохо? Вон сколько товаров выгрузил пароход — хватит на несколько лет. Вокруг острова полно зверя — не ленись только. Что еще человеку нужно?
— Разве вы не мечтаете о лучшем будущем? — спросил Ушаков. — О другой жизни?
— Самое лучшее для человека, когда он сыт и одет, когда в его жилище тепло и светло… Больше нам ничего не нужно…
— Это сегодня… А завтра?
— И завтра чтобы было так, — ответила Нанехак, не совсем понимая, к чему клонит русский умилык.
Все земляки Нанехак сейчас признавали, что никогда еще не смотрели они так уверенно в завтрашний день, как тут, на острове. Чего же еще желать? О чем еще можно мечтать?
— Так вот, Нана, — вдруг изменившимся, посерьезневшим голосом заговорил Ушаков. — Мы приехали сюда не только для того, чтобы жить в тепле и сытости, но и строить новую жизнь. Совсем новую, светлую, радостную…
— А разве мы уже не живем в свете и радости? — удивленно спросила Нанехак.
— Еще нет! Сначала мы сделаем так, чтобы эскимос больше не голодал. Затем научим грамоте, другим нужным умениям, поставим новые дома, намного лучше, чем этот. В каждом доме будет электрический свет, сколько хочешь горячей и холодной воды, мойся хоть каждый день… Словом, будет совсем другая жизнь!
— Но это будет не наша жизнь, — вдруг испуганно заметила Нанехак. — Эскимос так не сможет…
— Дорогая Нана, — улыбнулся Ушаков. — Именно такая жизнь и нужна для вас! Вот когда научишься грамоте, начнешь читать книги, тогда поймешь меня до конца.
Нанехак в сомнении покачала головой, смотала нитку и выбралась из палатки.
Глянув на сияющий в бухте Роджерс пароход, она с каким-то странным щемящим чувством снова вспомнила давний случай, когда ее с подругой тащили на корабль. Неужели и Ушаков такой, как все белые? Вот и он пытается затянуть ее в другую жизнь, только по-своему, суля иное будущее, где не будет места ярангам, привычным богам, вере в могущество Неведомых сил…
Еще издали Нанехак услышала негромкие удары бубна и узнала голос отца, напевающего знакомую мелодию.
В чоттагине[8] сидели отец, Апар, Кивьяна, Тагью и Таян. Таян был обнажен до пояса, и на руках его переливались расшитые бисером танцевальные перчатки.
— Повтори еще раз, Таян, — попросил Иерок и снова запел:
Нанехак сложила нитки с отметками размеров Ушакова и присоединилась к отцу. Женский голос придал песне иное настроение.
Слова ложились на новую мелодию, и руки Нанехак вместе с верхней частью тела как бы сами собой начинали двигаться в такт ударам бубна. Она встала рядом с Таяном, и они исполнили весь танец от начала до конца, повинуясь своему сердцу и его отклику на эту своеобразную музыку.
Так неожиданно рождались песни и танцы эскимосского народа: от необходимости выразить себя не просто разговором, не обыкновенными словами, а по-иному, так, как выражается иногда человеческая суть, его мечта и вера в добро.
Танцуя рядом с Таяном, Нанехак то и дело вспоминала разговор с Ушаковым, его мечты о будущем, и думалось: кто сочиняет русские песни и музыку? Кто создает такие удивительные мелодии, которые слышала Нанехак на «Ставрополе» и у доктора Савенко?
— Послезавтра корабль уйдет, — сказал Иерок, убрав бубен на место, где он должен был досушиваться. — В тот день мы устроим праздник.
— Надо вспомнить и те танцы, которые мы исполняли в Урилыке, — сказал Кивьяна.
— И те вспомним, — кивнул Иерок. — Мы свое прошлое не собираемся забывать.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Когда Нанехак ушла, Ушаков снова обулся, так как в палатке было довольно холодно, и вернулся к столику, на котором лежала незаконченная инструкция капитану Петру Миловзорову и краткое сообщение для управляющего Дальневосточной конторой Совторгфлота о проделанной работе.
Из всего намеченного не удалось выполнить только одно — побывать на Геральде, втором острове, входящем под управление двадцатипятилетнего начальника обширных арктических территорий. Ушаков договорился с капитаном, что тот на обратном пути зайдет на Геральд и установит на нем советский флаг.
«Одним из главных заданий Правительства Дальневосточной полярной экспедиции является посещение о. Геральд, — писал Ушаков, — и поднятие на нем советского флага. Условия плавания не позволили провести в жизнь настоящее задание на пути к о. Врангеля. Неблагоприятная погода не дала возможности использовать для выполнения задания и летные средства экспедиции.
Поручаю Вам, снявшись с бухты Роджерс, для обратного следования в г. Владивосток, использовать все имеющиеся в Вашем распоряжении средства для подхода к о. Геральд. В случае возможности подхода к острову Вам надлежит высадиться на берег с частью команды и поднять на острове советский флаг.
Руководство партией возлагается на Вас. О поднятии флага составить соответствующий акт с подробным описанием установки флага, района расположения, указанием участвовавших в поднятии флага членов экспедиции и времени. Подлинный акт о поднятии флага по прибытии во Владивосток надлежит представить в Дальневосточное агентство Наркоминдела. На острове под флагом оставить копию акта, обеспечив ее сохранность.
Начальник Дальневосточной полярной экспедиции, уполномоченный Далькрайкома по управлению островами Врангеля и Геральд. Г.Ушаков 15 августа 1926 г. о. Врангеля, № 1».
Надо еще написать хоть по коротенькой записке друзьям и знакомым.
А время прощания надвигалось неумолимо. После полудня к палатке подошел капитан Миловзоров и, нагнувшись к низкому входу, громко сказал:
— Товарищ начальник острова! Катер подан, вас ждут на прощальном ужине в кают-компании «Ставрополя».
— Погоди немного, — попросил Ушаков, — осталось дописать последнюю страницу… Ну, вот и все.
Он сложил написанное в папку и, оглядевшись, чтобы ничего не забыть, вышел из палатки.
Несколько эскимосов, приглашенных на прощальное торжество, уже ждали на катере, и среди них Иерок. По этому случаю он, как и все остальные, надел на себя все самое лучшее: расшитые бисером короткие летние торбаза, штаны из пестрого камуса, плотно облегающие ноги, тонкую пыжиковую кухлянку, а поверх нее — камлейку из белой бязи, наскоро сшитую Нанехак.
— Здравствуй, Иерок, — поздоровался с ним капитан. — Хорошо устроились?
— Мы хорошо устроились, — степенно ответил Иерок. — Надеемся хорошо перезимовать.
Катер приближался к темной громаде «Ставрополя», и с парохода берег сегодня выглядел так, словно на нем уже долгие годы жили люди. Темные конусы яранг, вставшие на галечной косе, были увенчаны столбиками синего дыма, дым шел и из выведенной на крышу первой трубы над главным домом нового поселка.
Противоречивые чувства теснились в голове Ушакова. Первое — мысль о том, что он последний раз плывет к пароходу, к единственному средству
