— Нет.
— А в газетах об этом писали? –Да.
— Ну и порядки у вас! А не мог это сделать еще кто-нибудь? Или просто несчастный случай?
— Нет.
Они говорили о рыбе и разных работах, Юн многое в жизни перепробовал.
— Почему ты перестал ловить рыбу?
— Да так…
— Тебе это не нравилось?
— Нет.
— А на стройке? Ты ведь и оттуда ушел.
Глупо заниматься тем, что не любишь, объяснял Юн. Вот Ханс и Элизабет все пыжатся, пыжатся, а тоже никем не стали; и зачем было мучиться, лучше уж делать что нравится.
— Никем не стали? Они учителя! Их работа очень важна для общества.
— Ну…
— Что это за отношение к жизни?
Юн мало задумывался о том, как он относится к жизни и не надо ли это отношение изменить. Его все устраивало.
— Устраивало?!
— Ну… да.
— И в армии ты не служил. Освобождение по болезни — разве это дело для такого крепкого здорового мужика? Ведь с головой у тебя официально все в порядке?
Юн громко засмеялся.
Они поговорили о разных людях, об острове в целом.
— Я хочу понять здешний образ мыслей,— объяснил Германсен.— Вот, например, водолазы — ты обвиняешь их в том, что они нашли труп и потихоньку снова утопили его?
— Я видел только пятно.
— Но Лизу нашли именно там, где ты видел пятно. Почему они так поступили?
— От страха.
— Если нечего скрывать, нечего и бояться.
Юн не стал бы так утверждать. Он боится всю жизнь, и не потому, что совершил убийство.
— И боязнь удержала бы тебя от обращения в полицию?
— Возможно.
— Верно,— улыбнулся Германсен.— Ты же не сообщил о пятне в воде.
— Сообщил. Я рассказал Элизабет и ленсману. Но меня никто не слушает.
— Бедняга… И на стенах ты писал? Юн замялся.
— Да,— признался он.
— Это называется подстраховаться на все сто, верно? Юн не понял, на что намекает собеседник.
В таком ритме прошли два дня. Германсен читал бумаги, стопку за стопкой, и задавал вопросы, разыгрывая то дурака, то интеллигента. Они ели в номере или внизу, в ресторане; приходили люди, вступали в разговор с ними; звонил телефон; иногда Германсен исчезал на несколько часов и появлялся с новыми кипами бумаг, новыми вопросами и прежней дотошностью.
И снова Юн глядел в окно, на пристань и корабли, на людей, занятых предрождественской суетой, и на синий остров, все ниже и ниже опускавшийся в воду.
На третий вечер Германсен объявил, что игры кончились. Как раз завершился выпуск новостей по телевизору, горничной, перестилавшей постели, велели удалиться, а Юну — сидеть тихо: прекрати дергать себя за волосы, сколько ни нервничай, ничего не изменится.
— Посмотрим, что у нас получилось. Полицейский фокусничал все время, но теперь он повел себя просто несносно.
— Начнем с твоего свидетельства. Его можно истолковать двояко. Или водолазы убили Лизу, или совершили нечто — предположительно тоже связанное с ней,— что хотели бы скрыть.
— Что?
— Мы оба это знаем.
— Нет.
— Хорошо. Если тебе неприятно, пока это пропустим, ладно?
Юн чуть было не сказал «да».
— Ты ведь любил Лизу? –Да.
— Зачем ты вчера сказал, что не помнишь дня рождения Элизабет?
— Я забыл.
— Забыл день рождения родной сестры? Ты сделал ей подарок на прошлое рождение.
— Надо же.
— Помнишь, что ты подарил?
— Я многое забываю.
— Откуда ты знаешь?
Вопросы сыпались в диктаторском темпе, и угнаться за собеседником Юну было трудно. Он думал изо всех сил, не находил ответа и в который раз говорил, что многое забывает.
Германсен поднес к его глазам бумагу. Юн увидел штамп муниципалитета на подписи Римстада, начальника Технического совета.
— Водолазы уже были здесь однажды,— сказал полицейский.— Их же фирма прокладывала и старый водопровод, двенадцать лет назад. И время от времени они присылали сюда работников с инспекцией. В частности, Георг по крайней мере один раз приезжал на остров для проверки и профилактики оборудования — по договору фирма отвечала за обслуживание, и чем дальше, тем больше хлопот доставлял ей ваш старый водопровод. Вероятно, при его сооружении тоже не обошлось без просчетов. Из-за этого, возможно, строители и были так настороженны. К тому же, как выяснилось, Георг и инженер Римстад не ладили между собой. Знаешь почему?
— Нет.
— Многого ты не знаешь о своих земляках, Юн! Он не ответил.
— Лиза исчезла предположительно двадцать седьмого августа. А здесь вот написано,— и он выудил новую бумажку,— что было произведено «картографирование дна озера Лангеванн в целях прокладки нового водопровода». Георг с партнером выполняли эти работы между двадцать пятым и тридцатым августа. Это означает, что в тот момент на озере уже находилось все необходимое оборудование — и лодка тоже. За три недели до того, как ты увидел темное пятно в воде. То есть у них уже тогда была возможность утопить тело без лишних проблем. –Да.
— Потому что без лодки этого не сделаешь.
— Нет.
— Утопить тело мог и кто-то другой, мало-мальски сведущий в водолазном деле, пока эти двое напивались в деревне — они ведь по выходным уходили в загул, верно?
— Да.
— Двадцать седьмого августа как раз была суббота (новые бумажки: календарь, план мероприятий молодежного клуба) — в клубе устраивали праздник, и оба водолаза были там.
— Да?
— А ты там был?
Юн не помнил и сказал:
— Вероятно.
Редкий праздник в округе обходился без его присутствия — где-нибудь неподалеку в лесу.
— Насколько мне удалось узнать, тебя там не было.
— Вот как.
— А Лиза как раз была. Несколько человек видели ее, причем в компании водолазов, с Георгом. Он, кстати, вообще пользуется славой бабника. Его не только Римстад, но и многие мужчины на острове недолюбливают. А тебе он нравится?
— Не знаю.
— Тебе не за что его любить?
Юн дернул себя за волосы и опустил глаза.
— Вроде нет.
— В тот вечер ты пил у Карла, помнишь? Ты был на взводе.
— Не помню.
— А он запомнил, потому что вы поругались: ты потребовал плату за то, что помогаешь ему искать в горах овец, хотя раньше никогда не просил. Дело дошло до потасовки, и он выгнал тебя.
Юн улыбнулся.
— Перестань улыбаться! Тебе от этого пропойцы так же мало проку, как и мне.
