деревьев раздвинутся в стороны, на фоне неба покажется гигантская недовольная физиономия и хмуро скажет: «Плохо, очень плохо. Бездарно, господа. Вы для кого играете, для себя или для людей?»
Симонов открыл глаза, увидел Дронова и успокоенно улыбнулся.
— Живой, — с облегчением констатировал Дмитрий. — Где вертолет, Симонов? Где Новиков?
Губы Симонова слабо зашевелились. Он что-то говорил, но шум джунглей перекрывал его голос. Дронов наклонился ниже.
Взгляд Симонова гас, бессмысленно ускользал, а Дронов все не мог понять, чего хочет товарищ, потом догадался, посмотрел вниз и похолодел — из бедра Симонова торчал толстый черный дротик. Он пронзил тело сквозь прочнейшую ткань. Дронов уже видел такие штуки; раз увидев, его невозможно было спутать ни с чем. Это было жало веспа. Обычно человек после удара таким жалом умирал мгновенно, в отдельных случаях оставался парализованным на всю жизнь, что, собственно, и являлось целью веспа. Симонов жил и даже сохранял способность осознавать все, что происходило вокруг.
— Сейчас, Паша, сейчас, — лихорадочно забормотал Дронов. — Я его вытащу, ты уж потерпи немного…
И с отстраненной тоской, словно речь шла не о них, подумал, что это полный песец, в таком состоянии ему Симонова не вытащить. И бросить его в джунглях Дмитрий никогда бы не смог.
Глава шестая
Поселок состоял из шести сотен коттеджей и нескольких многоэтажных зданий. Многоэтажные здания были скорее данью прошлому, ведь коттеджи строить было проще, чем проводить всю коммунальную систему каждого дома. Многоэтажки использовались как временные общежития для тех, кому коттеджей пока не хватило. Население Поселка росло быстро, дома не успевали доставлять в Район, вот и возникли небольшие проблемы с жильем.
Максимову исполнилось тридцать два года. Он был холост, поэтому временно проживал в одной из квартир многоэтажки, которую в Поселке называли аэродромовской. Имелось в виду, что подавляющее большинство жильцов его были из летчиков или технического персонала, обслуживающего аэродром и базирующиеся на нем машины.
Сегодня в общежитии было тихо. В комнатах молчали музыкальные центры, даже люди разговаривали вполголоса, и их можно было понять — не каждый день летуны теряли своих товарищей. Разбор полетов еще только ожидался, но в общежитии уже. спорили о причинах аварии. Возможных причин было более чем достаточно, поэтому споры носили скорее теоретический характер. Не было лишь разговоров о пропавших летчиках, никто не решался сказать главное — если тела не нашли, то экипаж вертолета Погиб. Но в человеке всегда живет вера в чудо, особенно если дело касается твоего товарища, с которым ты еще вчера пил вино, или ходил на танцы в поселковый Дворец культуры, или просто спорил, обсуждая содержание книги или происходящее в мире. В таких случаях очень не хочется думать о смерти, напротив, верится в то, что люди останутся живы и их обязательно найдут, даже если вероятность благополучного исхода ничтожна и носит скорее гипотетический характер, нежели отражает реальное положение дел.
Максимов толкнул дверь в свою квартиру, вошел в прихожую, бросил планшетку с документами на столик при входе и принялся раздеваться. Раздевшись, он вошел в ванную комнату и долго с наслаждением принимал душ, то и дело меняя температуру воды — от почти кипятка до напора, режущего тело ледяными струями. Это был старый и привычный способ обрести бодрость и немного развеяться. Паршиво, когда поиск заканчивается безрезультатно. Тебя не отпускает ощущение ошибки, вроде ты что-то пропустил, не заметил, и именно это стало причиной неудачи. Вместе с тем Максимов понимал, что шансы у вертолетчиков были самые минимальные. Даже если их в момент столкновения выбросило из кабины, было трудно уцелеть, падая с высоты на острые пики побегов. Но скорее всего вертолетчики оставались в кабине и после того, как вертолет затонул. А в Большом озере водится немало существ, которые вполне могли бы оказаться могильщиками для погибших. Ребят было жалко, но Максимов понимал, что пустыми сожалениями он пропавшим помочь не может.
Из ванной он вышел веселым и готовым к новому вылету. Правда, лететь сегодня ему бы никто уже не дал. Отлетал он на сегодня.
В соседней комнате слышались голоса, и это удивило Максимова, ведь он отлично знал, что там никто не живет. По крайней мере не жил до последнего времени. Стало быть, у него появился сосед. Надо бы с ним познакомиться. Будет с Кем вечерами поговорить.
Вот так и бывает. Одни из этого мира уходят, а другие приходят в него. Вечный круговорот жизни и смерти. Максимов подошел к окошечку доставки, нажал нужные кнопки и получил комплексный обед из четырех блюд. Повара Поселка готовили хорошо, а Максимов в глубине души был тайным чревоугодником, поэтому ел он неторопливо и с наслаждением. За едой его одолевали все те же мысли. Если ребята не погибли, Они оказались в лауне. А лаун штука коварная, он людей выпускает редко. В лесу можно найти тропинку, можно прижиться на необитаемом острове, при желании можно выбраться из сельвы и буша. Лаун жертвы не выпускает. Редчайшие исключения только подчеркивают незыблемость жестокого правила.
Настроение у него вновь испортилось, и компот, который всегда любил, Максимов так и не допил.
Посидел немного и понял, что наедине со своими мыслями ему оставаться не хочется. Поэтому он встал, натянул брюки и форменную рубашку и пошел знакомиться с новым соседом.
У двери соседней комнаты он остановился и вежливо постучался.
— Войдите, — сказали из-за двери. Максимов вошел.
Сосед оказался невысоким бородатым мужчиной лет тридцати пяти с внешностью вечного холостяка и тайного женского угодника. Бородка придавала новому хозяину комнаты внешность коварного соблазнителя, но вот глаза сразу выдавали неуверенность их обладателя в вопросах общения с противоположным полом. Почему они выглядели так, Максимов не смог бы ответить, но уж больно они были виноватые и печальные. Как у коровы, которую два дня не доили. Похоже, что сосед был чем-то расстроен. Это казалось немного странным, новичков после прибытия в Район одолевает любопытство, но никакие разочарование.
— Здравствуйте, — сказал Максимов. — Я ваш сосед. — Лев, — представился сосед. — Лев Крикунов.
— Летчик? — для очистки совести поинтересовался Максимов.
Не уверенный в себе человек летчиком быть не может, такие неуверенные глаза могли быть лишь у закоренелого гуманитария, который постоянно решает для себя, тварь он дрожащая или право имеет. Максимов не ошибся.
— Журналист, — со вздохом сказал новый жилец общежития.
Максимов едва не удивился вслух, но сдержался. В Поселке он видел всяких, а вот журналист появился впервые. Неужели наверху что-то изменилось и кем-то принято решение легализовать их деятельность в Районе? Бояславцев на такой шаг никогда бы не пошел. Представитель прессы в Районе был так же невозможен, как агент иностранной разведки или американский турист.
— Максимов, — представился он в свою очередь. — Михаил Николаевич, пилот. И ваш сосед, моя комната слева от вашей. Вы к нам надолго, Лев?
Журналист плюхнулся в кресло, сцепив пальцы рук в замок, некоторое время внимательно разглядывал собеседника, потом с едва уловимым надрывом в голосе негромко сказал:
Откуда я знаю? Может быть, навсегда. Горечь в голосе журналиста говорила о многом, но Максимов не привык торопиться с выводами. Подняв руки, он бодрым голосом сказал:
— Ну что вы, Лев, право. Стоит ли так огорчаться? Хотите, я вас великолепным чаем угощу? Китайский чай, «Услада быстрокрылой ласточки» называется. Слышали, наверное?
Журналист снова вздохнул.
— Не слышал, — сказал он. — Но выпью с удовольствием. А кроме чая, у вас ничего нет? Покрепче, а?
— Покрепче нет, — в тон ему отозвался Максимов. — . Здесь спиртного вообще нет, разве что безалкогольное вино. Ну и если кто контрабандой через кратник пронесет. Так что привыкайте.
С кратником Лев уже был знаком, и впечатления на него он особого не произвел. Испугался сначала — это да. А кто бы не испугался, когда тебя голого ставят на площадку из металла и пластика и эта площадка медленно начинает ползти в темное жерло туннеля? Тут такие картины перед глазами вставать станут… Но обошлось. С другой стороны их встретил лес, который поразил Крикунова. Огромные гибкие стволы раскачивались под порывами ветра, а стоявшие у выхода из туннеля автомобили в сравнении с этими деревьями казались совсем маленькими. Солнца не было видно. Но оно жарко палило, Лев почти физически ощущал его лучи на своем лице. Не майская была погода, не весенняя. В здании у выхода его одели. Одежда была обычная и удобная. В Поселок они добирались на машине с тонированными стеклами, в салоне работал кондиционер.
И вот он здесь.
Журналист встал и с непонятным выражением оглядел комнату. Комната была обычная, со стандартным набором пластиковой мебели и домашнего оборудования, да и сервис был на уровне международных стандартов.
— Ну так что? — спросил он пилота. — Не раздумали еще меня чаем угощать? Заодно и расскажете немного обо всем. Только сразу предупреждаю, у меня много вопросов.
Глава седьмая
Дронов сел, и тут же дали о себе знать все болячки, полученные при вчерашнем падении. Шипя от боли, он осторожно вытянул ногу, размотал повязку и с удовлетворением отметил, что рана не загноилась. Все-таки не зря он положил вчера на рану кусочек зеленого листа с куста, который, согласно атласу лекарственных растений (этот атлас Дронов помнил довольно смутно), относился к целебным. Основная рана внушала определенный оптимизм, остальными же можно было просто-напросто Пренебречь за невозможностью что-то сделать.
Симонов спал, хрипло дыша и постанывая во сне. Небритое лицо его передергивалось, Симонову было больно, и с этой болью не мог справиться даже сон.
Дронов осторожно огляделся и выбрался из пещеры, отвалив валун, которым на ночь прикрывал, вход. Вчера им повезло, они наткнулись на пещеру, но В глубину ее Дронов идти побоялся, так они с Симоновым и мерзли всю ночь у входа. Сейчас он выбрался наружу и замер от изумления. Утро было
