был не в форме.
- Хорошо, - принял он решение. - Давайте, только быстро. Где это? Куда идти? - на всякий случай уточнил он.
Гельман понял и вяло махнул рукой по направлению к двери.
Слегка поддерживаемый Власовым под локоть, Гельман дошёл своими ногами до двери, сам прошёл коридорчиком. Прежде чем скрыться за дверью туалета, он повернулся к Фридриху и сказал ему почти трезвым голосом:
- Подождите. Нам надо поговорить. Сейчас... буду в порядке.
Власов понял и кивнул.
Гельман отсутствовал минуты три. Потом вышел, вытирая лицо - видимо, умывался. Глаза у него уже были не мутные.
- Извините, - сказал он почти что нормальным голосом. - У меня был тяжёлый день, и я слегка увлёкся. - Фридрих Андреевич, у меня к вам разговор. Серьёзный. Раньше я этого сделать не мог, а времени очень мало. Меня буквально обложили. Как и вас, - многозначительно добавил он.
Фридих внимательно посмотрел на Гельмана. Судя по всему, тот принял какое-то средство против опьянения, причём сильнодействующее. Насколько было известно Власову, такие препараты плохо влияли на здоровье, и регулярное применение их не рекомендовалось. К тому же пить, чтобы потом вытрезвляться - странно. Значит, Мюрат набрался сознательно - так, чтобы все это видели. В том числе и те, кто может отличить игру в пьяного от настоящего опьянения. Калиновский или Фрау? Сейчас это неважно. Гельман хочет поговорить с ним, с Власовым - причём так, чтобы... не заметили или не помешали? Скорее всё же второе...
- Я тут... погуляю ещё немного, - продолжал Гельман. - Выходите минут через десять, хорошо?
- Хорошо, - сказал Власов, понимая ситуацию.
Когда он вернулся, то обнаружил, что Варвара Станиславовна и Михаил, вновь усевшийся на стул, оживлённо беседуют на повышенных тонах. Алексей с деловитым видом воздавал должное маслянистым грибочкам, а Инга потягивала красное вино из высокого узкого бокала - столь крохотыми глотками, что казалось, будто она не пьет, а лишь смачивает верхнюю губу - и с иронией глядела на спорящих.
- ...ничего убедительного! - кипятился молодой человек, явно не понимая, что говорит со старухой. - Это самая обыкновенная демагогия, я тоже так могу...
- Я уж как-нибудь сама разберусь, кто тут убедительно... а кто чего! - не желала уступать старуха.
Завидев возвращающегося Фридриха, она обрадовалась.
- Пожалуйста, - сказала она, демонстративно обращаясь именно к Власову, - объясните этому молодому человеку, как нужно разговаривать со старшими, - старуха сердито вонзила ложечку в остатки пирожного.
- Так же, как и со всеми прочими людьми, - пожал плечами Власов. - За исключением тем, в которых старшие по возрасту люди более компетентны. С поправкой на личную заинтересованность и эффект свидетеля.
- Я имею в виду уважение! - возмутилась старуха.
- Уважение к чему? - не удержался Михаил. - К тому, что один человек появился на свет раньше другого?
- Хотя бы, - сказала Варвара Станиславовна неожиданно спокойно. - Потому что я видела всё то, что видели вы - а вы не видели того, что видела я.
Власов напрягся: высказанная мысль была великовата для глупой старухи. Варвара Станиславовна оказалась не так проста, как казалась.
Михаил, похоже, тоже почувствовал что-то подобное. Он промолчал и уткнулся в тарелку.
По залу вновь двинулись официанты, на сей раз разнося чай и вазочки с каким-то чёрным вареньем. Власов посмотрел на него с опаской и решил не пробовать. Зато старуха притянула вазочку к себе поближе - видимо, намереваясь полакомиться.
- Простите великодушно, - пробебекало над столом, - Варвара Станиславна, позвольте вас буквально на минуточку...
Это был Калиновский. Фридрих прищурился: внимание Льва Фредериковича казалась ему несколько назойливым.
Но Варвара Станиславовна отнеслась к этому иначе. Пробормотав под нос нечто вроде извинений перед присутствующими - во всяком случае, Власов её понял так - она встала и быстро пошла за своим провожатым. Фридрих немного подумал - держать чашку с горячим чаем на весу было неудобно - и сел на свободный стул слева. В этот момент некий седой мужчина - в штатском, но с алой ленточкой Железного Креста в петлице - подошел к Инге и Алексею и поприветствовал их на дойче; они ответили и отошли вместе с ним к соседнему столику. Фридриха не приглашали, и он решил не навязываться.
Михаил тут же пересел поближе, заняв место старухи.
- Как же они все достали, - вздохнул молодой человек . - Вы из Берлина? - спросил он Власова, явно ожидая подтверждения.
Фридрих кивнул. Он ещё не решил, стоит ли общаться с рыжим юнцом.
- Я так и понял. Значит, очередной смотрящий из Управления?
Власов внимательно посмотрел на собеседника. Парень был явно неглуп, но, похоже, диковат. Интересно, как он попал в это общество?
- Вообще-то, - Власов решил поставить молодого человека на место, - вы сказали лишнее. За подобные слова принято отвечать.
- Я всего лишь задал вопрос, - Михаил глянул исподлобья, упираясь. - И я не вижу ничего плохого в работе на Управление. Нормальная спецслужба, а не это наше ДГБ.
- А чем вам не нравится ДГБ? - поинтересовался Власов.
- Уроды, - искренне сказал молодой человек. - Занимаются в основном интригами, а не делом. Зачем им понадобился этот Гельман? Он же их водит за нос.
- Вы считаете, что он работает на ДГБ? - задал Фридрих риторический вопрос.
- Да это все знают, - Михаил изобразил что-то вроде презрительной гримасы. - На бобковскую контору шестерит. Хотя тут, - он чуть обернулся, - каждый второй на кого-нибудь работает.
- Мне это неинтересно, - Власов зевнул, прикидывая, не заждался ли его галерейщик. Решил, что стоит ещё немного подождать - до возвращения Калиновского. Не хотелось бы сталкиваться с ним в коридоре... - Кстати, - вспомнил он, - вы что-то говорили насчёт своей статьи.
- Ну да, - обрадовался молодой человек. - Для следующего сборника. Думаю, на конференции прочту. Если дадут слово, конечно. Гельман постарается, чтобы меня не было.
Власов не стал выяснять, что это за конференция и в чём причина конфликта Михаила с Гельманом.
Михаил тем временем выудил из-под стола рыжий портфель, извлёк оттуда, не глядя, мятые листы бумаги и начал раскладывать их на столе, между тарелок и рюмок. Один лист въехал уголком в вазочку с вареньем. Тот вытащил бумажку из липкого, но она была уже испорчена. Молодой человек беспомощно посмотрел на неё, явно не зная, как быть и куда девать проклятое варенье.
Фридриху взял салфетку и протянул ему. Михаил, наградив Власова благодарным взглядом, осторожно взял салфеткой грязное место, оторвал, скомкал.
- Тут у меня вариант, - принялся объяснять он, перекладывая бумажки, - который в сборник... Только я сам читать буду, иначе вы не поймёте.
- Почему? - удивился Власов. - Я прекрасно понимаю по-русски. Если, конечно, это нормальный русский язык.
- Вот именно, - Михаил скривился. - Поэтому я предлагаю черновой. В сборник пойдёт вот что, - он протянул Фридриху тот самый листок с оторванным углом. - Посмотрите. Тут начало.
Власов, морщась - света от единственной люстры явно не хватало, - приблизил бумажку к глазам.
'Ещё к вопросу о потенциальных смыслотрассах перекомпоновки вмещающего континуума немецкоориентированных общностей', - прочёл он вслух название. - 'Согласно данным когнитивной психологии, социумически заданный мыслеобразный ряд, индуцируемый категороморфемой заданного-пребывания- в-покое, в отличие от катастрофического по смыслонаполнению образа насильственной или естественной трансформации, обладает свойствами коллективного аттрактора. Сколько-нибудь продолжительное подкрепление этого категороморфемного ряда эмпирическими интенциями вызывает к жизни архетип вечносущего эона, каковой образ фреймирует экзистенциальный опыт индивида...'
- Нет, это не по-русски, - Власов отдал листок.
- Я же говорю, - пожал плечами молодой человек. - Мне тоже этот птичий язык во где сидит. Но по-другому не напечатают, только в этих сборниках и только таким... способом, - Михаил не нашёл лучшего слова.
- А оппозиционная пресса? То же 'Свободное слово'? - поинтересовался Фридрих. - Насколько мне известно, они регулярно публикуют обращения вашего лидера?
- А, эти... Их только голодовки интересуют. Серьёзная политическая аналитика им нахрен не нужна. - Михаил махнул рукой куда-то в сторону. - Хотите с переводом? Ну, на нормальный язык?
Не дожидаясь согласия, он согнулся над листком.
- О возможных причинах распада Райхсраума, - начал он, запинаясь и подбирая слова. - Как известно, обыватели боятся перемен и верят в стабильность существующего порядка. Если же он и в самом деле оказывается стабильным, его довольно скоро начинают считать вечным. Это в полной мере относится и к политике, особенно международной. В частности, обыватель некритически принимает своё время за конец истории. Это особенно применимо к нынешней политической ситуации. Двухполюсное устройство мира, разделённого между двумя блоками, американским и германским, неспособными уничтожить друг друга, представляется чрезвычайно стабильным. Эта стабильность основана на устойчивости тех социальных систем, на которые опираются блоки - то есть рыночного капитализма и национал-социализма. Обе эти системы хорошо изучены, все их достоинства и недостатки известны наперечёт. Практически исчерпывающий список дан в классическом американском учебнике политологии Бурдьё и Лумана... - Михаил чуть запнулся, - здесь я пропущу, тут цитаты, неинтересно... а, вот... - он взял следующий листок. Просмотрел его наискосок, потом долго шевелил губами, видимо, подбирая выражения.
- Неизученным, - наконец, сказал он, - остаётся только один вопрос: об исторической устойчивости обеих систем. Опять же, общим мнением является то, что западный капитализм подвержен кризисам, начиная от экономических и политических и кончая кризисами культуры и морали. Это соответствует самосознанию западного общества, ощущающего себя как находящееся в неустойчивом равновесии, на краю, и постоянно нуждающегося в экстренных мерах по своему спасению. На этом фоне Райх и его сателлиты выглядят блестящим примером бескризисного общества, успешно решающего проблемы чуть ли не до их появления. Это соответствует идеологии Райха, выстроенной вокруг идеи устойчивого развития. Райх не знает экономических кризисов, безработицы, социальная напряжённость сведена к минимуму, политическая жизнь контролируется из единого центра. Энергетический кризис шестидесятых практически не затронул Райхсраум, а экологических проблем, благодаря системе рационального природопользования, в Райхе не было вообще. Даже такое тяжёлое
